Мы отвечаем за всё

Георгий Богословский – основатель школы йоги «Крылья совершенства». В основе её миропонимания лежат три закона: «Мысль материальна, все вокруг живое, каждый — в ответе за все». Георгий Леонидович не просто учит других строить жизнь по этим правилам. Для него естественно самому жить ими с раннего детства. Разговор с ним оставляет ощущение бездонного вселенского источника знаний, так необходимых многим. 

Ксения Молоканова:

— Вы — основатель Школы йоги «Крылья Совершенства». Что для Вас самое важное в Вашей работе?

Георгий Богословский:

— Самое важное — дать возможность людям немного иначе, с другой стороны увидеть себя и свой мир. И наиболее удобная, нетрадиционная для России форма для этого — Школа Йоги.

Для меня йога — это смысл и стиль жизни. Йога рассматривает и человека, и окружающий мир как одно целое. Сегодня европейская наука рассматривает и мир, и человека как нечто составное. Так, если у вас сломана нога, то считается, что вам нужно только вставить новый сустав. Йога же рассматривает мир целым. Если вы сломали ногу, йога не предлагает вырезать сустав и вставить новый. Если нога сломалась, значит, на это есть какие-то высшие основания. И чтобы на них повлиять, недостаточно просто вставить новый сустав. Может, вы и станете ходить, но какие-то ваши особенности, проблемы, ставшие причиной травмы на физическом уровне, выплывут с другой стороны.

Мир разделенный и мир целый — вот основное отличие. Мы своими мыслями и состояниями воздействуем на окружающую обстановку, все вместе мы образуем одно разумное целое. Возьмем для примера атмосферу Земли — все, что мы туда выплескиваем, там и останется, атмосфера никогда не сможет обновиться. Поэтому очень важно, какие мысли мы оставляем...

— Расскажите подробнее про материальность мысли и ответственность каждого.

— Мы все время сталкиваемся с тем, что мысль материальна – об этом говорится и в разных системах верований. Так, в Христианстве: «по вере вашей да воздастся вам» — тоже о материальности мысли, только иными словами. В медицине она проявляется, например, в эффекте плацебо. Есть научный факт: вместо лекарства вам могут дать что угодно безвредное, и это будет работать от вашей мысли, от уверенности, что это работает.

А что касается ответственности, то вот мы создали заводы, а кто отвечает за выхлопы в атмосферу? Мы отвечаем. Или пытаемся выяснить отношения с другим народом с помощью военных действий. Политика завоевания земель, с одной стороны, непростой вопрос, а с другой — в каждом конкретном конфликте участвуют конкретные люди. Если раньше они жили вместе, то через некоторое время это рушится.

Путешествовал по Абхазии, когда у них был конфликт с Грузией. Разговаривал с водителем-абхазцем. Он плохо отзывался о грузинах, а потом заговорил о том, что в Тбилиси у него родственник, и теперь он не может к нему поехать, ведь их военный отряд убил знакомых родственника, а грузинский военный отряд убил знакомых абхазца. И теперь хотя они и родственники, а враждуют. Ему и хочется съездить в Тбилиси, но он чувствует, что не может.

Получается, уже конкретные люди играют в этом конфликте прямую роль, и загладить последствия их действий сложно. В этом наша ответственность, во всем, за каждый шаг.

Если я вам сказал «я вас люблю», то у вас возникают свои мысли, фантазии. Но отвечаю за это я. Или вроде бы: целлофан такая удобная вещь, но сейчас в океане везде мусорные острова из целлофана. Человек сделал, а уничтожить очень сложно. Кто отвечает? Тот же человек.

— Нет ли в таком подходе опасности чувства гиперответственности?

— До абсурда можно довести любую вещь. Фанатизм – это всегда плохо, все нужно в меру.

Так, многие отказываются от мяса, но я не сторонник этого. Ведь все равно живем в конкретное время и устроены пока вот так. Поиски, которыми заняты веганы, имеют смысл и по-своему интересны, но иногда доходят до абсурда. Важно иметь долю здравого смысла.

Хотя фанатизм свойственен обычно вновь обращенному. Один мой знакомый священник поехал с молодым послушником на встречу. Это был светский вечер, там подавали мясо, рыбу. А послушник отказывается. «Батюшка, ну как же можно?». А батюшка ему отвечает: «Расслабься и не думай об этом. Ты представь: приходишь к людям, они готовят от всего сердца, и если ты им откажешь, ты их можешь обидеть. Ничего страшного в том, что ты съешь мяса, нет. Обидеть людей — хуже, чем съесть мяса. Вот, если эта пища станет основной, и ты днем и ночью будет о ней думать, то это, конечно, плохо. А так, если ты раз скушаешь мяса — Бог все видит, все простит».

— Как вы пришли к этим осознаниям?

— У меня все время был такой своеобразный взгляд на мир, сложно разбить на этапы. И я считаю, что я пришел в эту жизнь именно для того, чтобы объяснять, разъяснять... Но, естественно, мы живет в рамках общества, в рамках его систем и закономерностей. Я пошел через науку, закончил МИФИ, занимался теоретической физикой, через физику нашел подтверждение тем взглядам, которые у меня были, и все сложилась в единую систему.

Физика — строгая наука. И она приходит к тому, что все в мире в самом деле неразрывно связано друг с другом. Многие вещи в физике мы не можем замерить одновременно, не внося каких-то изменений в измеряемый объект. Начинаем мерить скорость — это влияет на измерение массы. Мы не можем независимо измерить обе эти величины. Физика — циничная наука, все подвергающая сомнению до тех пор, пока она это не проверит, не измерит, не рассчитает. И она показывает, что и время, измерение времени, зависит от человека, его мыслей, состояния.

Если говорить по существу, то человек не принес ничего нового на эту Землю. Все, что есть у нас сейчас, уже было до нас, просто в потенциально закрытом виде. А человек в ходе развития сумел это раскрыть, использовать в форме, которая ему понятна. В основном в целях самозащиты или нападения. А потом начал думать о том, как это можно использовать еще. Так, ядерная физика рассматривалась вначале для создания ядерной бомбы и подобных элементов, и лишь потом стало понятно, что их применение приводит к слишком сильным разрушениям и на Земле, и в психике человека. До сих пор российский человек не может отойти от шока, который он испытал во время революции, во время последних войн. Это только кажется, что мы забыли, — на самом деле мы до сих пор в шоковом состоянии и лишь начинаем постепенно отходить.

— Был ли в вашем пути какой-то конкретный момент переосмысления?

— Еще в детстве я умел читать мамины мысли и однажды, когда мне было лет пять, я впервые вслух ответил на них. Мама рассердилась и сказала: «Не твое дело». Она испугалась, пыталась выяснить, откуда я узнал и нормальный ли я. Но для меня это было естественно. После реакции мамы я стал задумываться, почему она так отреагировала, ведь все понятно и ничего не надо переводить. И я понял, что люди на самом деле не слышат мыслей друг друга. Я стал более аккуратным в высказываниях, начал думать, вместо того чтобы сразу говорить.

Для меня это совершенно естественно — слышать все мысли другого по собственному желанию. Нас ничего не отделяет от этой способности, кроме собственной закрытости.

— Наверное, эта способность помогала вам видеть разные грани мира…

-— В детстве, когда я был в пионерском лагере, там проходили выборы в дружину, и на руководящую должность рвался активный парнишка. А я вижу, что он не для работы этого хочет. Я вижу, как в его мыслях все рассчитано, вся последовательность шагов. Он хочет просто поставить себе галочку и идти дальше. Но нам же важно не это. Но все решили, что это нам важно, и его избрали.

Так потихоньку начинаешь делать выводы о том, что мир своеобразен и интересен.

— Как Ваши родители относились к вашим способностям?

— Мама относилась плохо, сложно. Это естественно: у всех родителей есть достаточно конкретное представление о том, кем должны стать их дети. Моя мама была чиновником, работала в Испании. И она ожидала, что ее сын пойдет в партию. Сын это делать не хотел, и для мамы это было шоком. Она говорила: «Все люди как люди, а ты у меня отщепенец». Вместе с тем она была вменяемая и тонкая. Но партийная линия была для нее ведущей...

— Как в результате нашли общий язык? Такие проблемы у многих. Что же с этим делать?

— Да, это у многих. Здесь всегда лучше держать свою линию. Я пришел к выводу, что если мы начинаем кому-то что-то доказывать, то это значит, что мы доказываем не кому-то, а себе. Если мы не доказываем, а делаем, то это значит, что мы уверены в том, что делаем.

Если мы доказываем родителям, то они, конечно, с нами спорят, потому что интуитивно чувствуют, что ребенок еще не уверен, что на него можно посильнее надавить и, глядишь, пойдет в ту сторону, в которую нужно. А если ребенок гнет свою линию, зная, что он делает, не вступает в конфликты, то родители в результате принимают его решения. Внутренне, конечно, мою маму где-то сжимало, но потом она смирилась: делает свое дело, и ладно — знает, что делает. Не спился, не скурился, значит, все в порядке.

— Пробовали с помощью чтения мыслей сдавать экзамены?

- Экзамен не пробовал. Иногда в общении с преподавателями я пользовался этим и не всегда успешно, потому что не всегда был сдержан в высказываниях. Как-то мы сидим на экзамене, и мне понадобилось выйти. Поднял руку, спросил, можно ли выйти. Преподаватель отвечает: «Нет, нельзя». А сам про себя, я слышу, думает: «Иш, нахал какой, отличник, сейчас я покажу ему!» Я озвучил вслух его мысли. Он сразу не осознал, что произошло, а потом понял, что не говорил этого вслух. Ему нужно было замять, скрыть ситуацию, и он закричал: «Ко мне, быстро! Это что?! Минус! Это что?! Минус! Это что?! Пошел!»

Много у меня было таких мелких историй... Но здесь есть один закон. Закон сохранения существует независимо от того, знаем мы о нем или нет. И если ты начинаешь пользоваться такими способностями в некорректных целях, то сразу в качестве следствия будет наказание. В некорректных целях использовать эти способности нельзя.

— В чем для Вас основная радость от жизни, основное счастье?

— Наверное, хочется, чтобы люди разделяли твои убеждения или хотя бы понимали их. Очень хорошо, когда тебя понимают с полувзгляда, и подхватывают, и несут дальше. Такие моменты случаются редко, но они очень ценны. Тогда сразу становится хорошо, удобно, весело идти рядом.

— А если не находится отклика?

— Тогда находятся слова для убеждения, разъяснения, или, по крайней мере, попытки для разъяснения.

— А может быть такое, что у человека совсем другой путь, ему полезно другое учение?

— Конечно, это видно сразу. Бывает, что до кого-то совсем никак не получается донести свои убеждения, и удивляешься образу мыслей этого человека. Но ничего не поделаешь: пока для него важен именно такой образ мыслей. Я считаю, что по большому счету неважно, во что человек верит. Важно, чтобы вера была искренняя, даже если это заблуждение, даже если это воинственная форма. Если это искренняя вера, то рано или поздно она выведет человека на нужный путь.

Если взять русского человека, то обычно система его убеждений — это многослойный пирог. Это состояние сознания сложилось исторически. Например, для русского человека партия — это одно, а жизнь — совсем другое. Кроме того, нет уверенности в завтрашнем дне и нет открытости перед другими людьми и перед собой, поэтому люди говорят одно, делают другое, а думают третье. И понять, что человек по-настоящему думает, нереально, даже в личных отношениях.

Или, другой пример: бизнес у нас в России не потомственный, поэтому нет уверенности в завтрашнем дне. Вы себе что-то накопили, но нет гарантии, что это не отберут, а опыт истории показывает, что как раз отберут, и поэтому вы будете все прятать. То же самое и с сознанием: будете все внутри себя прятать, чтобы никто не узнал.

— То есть человек замыкается в рамках и ролях?

— Да, и эти роли для него становятся естественными, даже отделить нельзя, и человек скажет, что все так живут.

И именно в этом случае возникает ощущение, что до человека не получается донести то, что для меня значимо.

— Как Вы чувствуете внутри себя веру? Ощущение, что Вас что-то ведет?

— Это немного все натянуто: «слышу сверху», «ведет»... Чем отличается истинное знание от начетничества? Отличается тем, что начетник будет искать в каталоге памяти цитаты, которые ответят на вопрос. А истинным знанием живешь, для тебя это естественно.

В институте мы сдавали экзамен по теории поля, и преподаватель разрешил: «Бери учебник, списывай». А списать еще надо уметь. Чтобы списать верно, нужно знать тему. «Переписал все хорошо, — говорит преподаватель. — Теперь расскажи, что это все значит». Начинаешь ему объяснять, как учили. А он: «Нет, я не о том. Представь, что я из колхоза, из глубокого колхоза, совсем не разбираюсь во всех этих понятиях. Вот что это значит просто в жизни?» Сдать этот предмет с первого раза было невозможно. Раз на третий сдавали лучшие студенты. И притом на «удовлетворительно». Почему? «А на «хорошо», — объяснил преподаватель, — только я знаю. И то не все».

В этом взгляде и подходе что-то есть. Важно уметь самые сложные вещи объяснить элементарным языком. И если ты это можешь сделать, то ты владеешь темой. А если не можешь, если только слова умные выучил и начинаешь их от печки говорить– то это не истинное знание.

— Что для Вас любовь, как Вы ее чувствуете?

— Хорошо чувствую (смеется).

Не хочется это анализу подвергать, главное — чувствовать. Чувствую так, как умею, так, как могу. Может быть, не всегда для кого-то это понятно. Жена мне говорит: «Женщина любит ушами, почему ты не можешь лишний раз мне об этом сказать?» Но я же уже сказал, что люблю, зачем каждый час повторять? Она отвечает в шутку: «Ну ты хоть слова выучи и просто их говори...»

— Такое прямо у всех…

— Просто мужчина и женщина — разные. Мужчина чаще всего более линейный.

— Что бы Вы пожелали нашим читателям?

— Больше свободы и открытости.

— Спасибо большое за интервью!

* * *
Интервью журналу "Материя Мысли" подготовила и провела Ксения Молоканова в 2014 году.