Как мы стали оленеводами. Часть II

Двое москвичей, руководитель Экспедиционного отдела Туристической компании «В мире фантазий» Максим Патрихалко и директор Государственного музея кочевой культуры Константин Куксин, решили отправиться на край Земли, чтобы узнать и рассказать, какая она, жизнь на краю. Они вернулись и записали для нас с вами свои рассказы.

Продолжение, начало: Как мы стали оленеводами Часть I

Аргишы

Делают нарты охол из лиственницы, используя наружную часть дерева, расположенную с южной стороны. Сердцевину дерева не берут — считается, что там живет дьявол. В нарты, разные по назначению, запрягают оленей, составляют караван — аргиш.

В семье Гаврилы три аргиша, каждый из которых состоит из четырех нарт:

1. Ях охол — нарты наездника мужчины.
2. Курама — грузовая нарта (скорее даже универсальная: можно на ней и ездить, можно и груз перевозить).
3. Хууохол — нарты, на которых перевозят половину олов (шестов для чума), один нюк (покрышку) и одну муйку (внутренняя покрышка из сукна).
4. Священная нарта.

У Марии аргиш из пяти нарт:

1. Нин охол — женская нарта, на ней едут сама Мария и внук Антошка.
2. Вандей — нарта для одежды.
3. Юна — нарта для постели.
4. Хууохол — нарта для перевозки второй половины чума (олы, нюк, муйку).
5. Щабу — женская нарта, для перевозки полов (хат сахал) и женских мешков (пади). Даже когда эта нарта стоит в кочевье, на нее нельзя класть другие вещи.

У младшей дочери, Оли, аргиш из четырех нарт:

1. Нин охол – женская нарта, для нее и бабушки Ани.
2. Вандей – нарта для одежды.
3. Юна – нарта для постели.
4. Лабаз охол – нарта для продуктов.

Сын Гаврилы отвечает за перевозку двух «Буранов».

Жизнь на Ямале глазами путешественников (выдержки из дневников)

Надев гуси, меховую одежду, (ее надевают поверх малицы в сильные морозы), чтобы хотя бы немного походить на оленеводов, отправляемся к стаду. Его надо перегнать на новое пастбище, где имеется хороший ягель, который олени раскапывают из-под снега. Приехав в стадо, Анатолий прокладывает буранную дорогу к новому месту, по которой за вожаками стада идут все остальные. (Максим Патрихалко)

— Кя-кя-кя! — ласково произнося эти звуки, я осторожно подкрадываюсь к стаду оленей, держа аркан-тензей наготове.

На мне малица, на поясе нож, медвежий клык болтается на ремне.

— Пожалуй, меня сейчас и родная мама не узнала бы, — вертится в голове.

Неожиданно олени, словно услышав меня, насторожились и стали отходить. Только один почему-то замешкался, даже не торопился вставать.

— Ну вот, тебя-то я и поймаю, — мелькает радостная мысль, вслед за которой воздух рассекает брошенный тензей.

Ура! Петля попала прямо на рога оленя, и я, натянув аркан, издаю радостный клич победителя. Однако вдруг замечаю, что мужики просто валятся на землю от хохота.

— Ну, Костя, молодец, какого красавца поймал, — гогочет Анатолий.

— Жаль, мы этому оленю только что ноги связали, а то бы ты еще не тот класс показал, — вторит ему Виктор, наш сосед. Отсмеявшись, оленеводы помогают снять тензей с рогов оленя.

— Ничего, бывает! - утешает меня Анатолий, — Тензеем на рога попал — и то молодец!

Для меня осталось загадкой, как наши друзья выбирали в стаде определенного оленя — по-моему, все они были одинаковыми, ну разве что с рогами или без них. А оленеводы, войдя в стадо, из 200-300 оленей быстро выбирали нужного — на мясо или в подарок - и потом ловили именно его.

— Сейчас, зимой, стада маленькие, — отвечает Анатолий на мой вопрос. — Вот летом пасешь две-три тысячи голов, и то считать их не надо – сразу видишь, отбился кто или все олени на месте. (Константин Куксин)

После «разминки» с дровами едем «воевать» с березами. Нам надо найти подходящее дерево для заготовок на шитейные доски етку — на них женщины кроят олений мех и вышивают орнаменты на одежде.

Пробивая в глубоком снегу лыжню, мы долго пытаемся найти нужные деревья. Наши поиски проходят не без приключений: одна из самодельных лыж Анатолия ломается пополам. Выходить к долине реки приходится, передавая лыжи друг другу. Так, наверное, впервые в истории, оленевод встал на лыжи ведущей мировой марки «Rossingnol», любезно предоставленные нашим спонсором. Приехали в стойбище. Я бегу звонить в Штаб Экспедиции, чтобы рассказать о сегодняшнем дне.

А в это время за чумом забивают привезенного сегодня с пастбища оленя. Прихожу к моменту, когда туша уже отделена от шкуры. Первое, что мне предложили, — попробовать сырого мяса. Его едят, макая в подсоленную прямо в брюхе кровь. Оставшуюся кровь переливают в очищенный желудок, там она не сразу свертывается. Потом Гаврила разделывает тушу на куски, а я, принимая их у Кости, развешиваю мясо на ствол с сучьями, воткнутый в снег. Уже в темноте мы возвращаемся в чум. (Максим Патрихалко)

…Пурга началась неожиданно — с запада натянуло низкие облака, потеплело, повалил снег. Ветер поднялся позже, на следующий день после того, как Гаврила и Сергей уехали в город…

Осторожно приподняв входную шкуру, выглядываю наружу. В двух шагах уже ничего не видно — белая мгла. Скрипят жерди, словно корабельные снасти, ветер ревет, хлопая, как парусами, покрышками чума. Маша не находит себе места: Гаврила с Сергеем обещали вернуться вчера, прошли еще сутки, а их все нет и нет. Как назло, сломался спутниковый телефон — от холода переломились провода микрофона. Дождавшись вечера, когда пурга немного утихла, мы с Максимом встаем на лыжи и с мобильным телефоном бежим за десять километров от стойбища — там есть место, откуда можно позвонить. (Константин Куксин)

После ночной пурги ветер продолжал дуть с такой же силой. Идти против сильного ветра – задача, оказывается, непростая, буквально валило с ног. Стоит остановиться хотя бы на минуту, сразу замерзаешь. На месте предполагаемой связи появляются два деления антенки, но связаться со штабом Экспедиции так и не удается. Пальцы рук окоченели. Последние слова, которые я прокричал Косте, звучали приблизительно так:

— Пора отсюда….

Надеваю обледенелые перчатки и стремительно бегу, чтобы согреться. Пальцы с болью начинают отходить. Больно, но радостно, что они еще живые, еще что-то чувствуют. Вернулись в чум и долго согревались чаем.

С приездом хозяев повеяло свежей волной с Большой Земли. За чаем мы дольше обычного делились впечатлениями, задавая друг другу вопросы. Очень не хотелось, но нужно было ехать за порцией новых бревен для дров. Сергей заводит «Буран», которому недавно сделали косметический ремонт, садимся и едем. Заодно просим Сергея заехать на гору, куда мы вчера бегали на лыжах. (Максим Патрихалко)

Пряча лицо в воротник куртки, вспоминаю, как мы с Сергеем первый раз поехали звонить. Он завел «Буран», мы уселись на нарту и понеслись. Ездить с Сергеем — особое удовольствие. Сколько раз, почти выпав из нарты, я хотел крикнуть ему:

— Не дрова везешь! —  Впрочем, дрова он возил гораздо осторожнее.

И вот через полчаса гонки по лесотундре вылетаем на высокое плато. Сергей глушит двигатель, берет телефон и молча начинает взбираться на одинокую лиственницу.

— Крутая здесь мобильная связь, — думаю я. — Сначала трясешься на нарте, полуживой и обмороженный вываливаешься из нее на какой-то горе, а потом еще лезешь на дерево, чтобы дозвониться.

Правда, оказалось, что Сергей поднимался на дерево просто так, для разминки — телефон работал и внизу.

Вот и знакомое плато. Встав спиной к ветру, пытаемся выйти на связь. Телефон замерзает на глазах, цифры на экране появляются с задержкой в несколько секунд. Ура! На другом конце провода — знакомый голос. Сломался «Буран»… В Лабытнанги… Через день… Не волнуйтесь… Ветер уносит окончания фраз, связь обрывается.

Скрюченными пальцами пробуем набрать еще один номер — в Москве тоже волнуются, что мы не выходим на связь уже несколько дней. Дозвонились. Максим рассказывает о поломке спутникового телефона, и вдруг лицо его меняется, он удивленно смотрит на меня и говорит:

— Они предложили мне обратиться в сервисную службу.

Мы с хохотом падаем в сугроб. Плевать на пургу, на холод, на то, что уже темнеет, и засветло мы вряд ли доберемся до дома. Мы смеемся. Мы сейчас разговаривали с людьми из другого измерения — там есть магазины, транспорт, сервисные службы. Там не надо бежать на лыжах десять километров, чтобы просто позвонить по телефону. Но как этот мир стал далек от нас! А ведь мы звонили своим друзьям, людям, которые помогли организовать эту экспедицию, знали, где мы находимся. Наверное, действительно трудно представить эту тропу во времени, где одной ногой стоишь в каменном веке, другой – в XXI…

Утром пурга метет с новой силой. Мы заняты ремонтом спутникового телефона. Наши инструменты: нож с костяной рукоятью, пара дробинок вместо припоя, флюс — смола лиственницы, паяльник — старый гвоздь, раскаленный на огне…

Через полчаса в Москве слышат голос Максима:

— У нас все в порядке.
(Константин Куксин)

После полуночного просмотра фильма встали поздно, часов в 9.00. Как только вышел из чума, мне на глаза попался березовый чурбан, который мы на днях добывали для шитейной доски етку. Я спросил разрешения у Гаврилы и принялся делать эту доску. После долгой работы топором и рубанком начало что-то прорисовываться. Пока я орудовал рубанком, какой-то удалец на «Буране» из Зеленого Яра въехал в женскую нарту, у нарты сломались полозье и стойки. Да, не простая задача для Гаврилы перед касланием. За обедом он задумчив: думает, как исправить положение. Удалец, сбивший нарты, оказался родственником Виктора из соседнего чума. После обеда Гаврила с соседом принимаются за ремонт. Наша помощь была не нужна, и я доделывал шитейную доску; к вечеру выжег на ней узоры, раскаливая на горелке старый напильник. (Максим Патрихалко)

Мужчина, по обычаю оленеводов, не должен долго находиться в чуме. Чум — это женская территория, собирают и разбирают его также женщины. Выбираюсь наружу, плотно прижав край покрышки бревном — ветер все еще сильный. За чумом лежит маленькая нарта, детская игрушка. У нее сломаны полоз и несколько ножек. Замерзшими пальцами разматываю мешок с инструментами Гаврилы и принимаюсь за работу. Все делаю одним ножом, только отверстия сверлю доисторической дрелью. Становится жарко, я не замечаю пурги, не замечаю, как летит время. Наконец, полоз готов. Иду за Максимом. Он выносит чайник с кипятком, распариваем дерево и аккуратно сгибаем. Теперь несколько кожаных ремней, узлы и нарта готова. Утираю пот со лба. Нарту отдаю соседским ребятам, Егору и Коле. Они с восторгом начинают играть в каслание, катая друг друга и выкрикивая такое знакомое «кя-кя-кя!».

Вечером возвращаются Гаврила с Сергеем. Маша ничем не выдает своего волнения, напротив старается скрыть чувства за бытовыми мелочами — подать чай, сварить мясо. Но я вижу, как она счастлива – муж и сын вернулись живыми, привезли необходимые продукты, лекарства, бензин. Гаврила с Сергеем ведут себя так, словно съездили на полчаса в ближний лес за дровами, а не пережили страшную пургу, зарывшись в снег возле застывшего «Бурана». «Настоящие индейцы», - вертится в голове сравнение, когда я смотрю, с каким достоинством, как спокойно эти люди обсуждают прошедшие события, как умеют сдерживать свои чувства.

— Кто сделал маленькую нарточку?, — спрашивает Гаврила, когда мы, отвалившись на шкуры, пьем обжигающий чай.

Маша улыбается и глазами показывает на меня. Гаврила удивленно цокает языком:

— Многие приезжают к нам, живут и уезжают. Ты — первый человек, который что-то сделал для нас. Я думал нарточку эту выбросить, а теперь возьму с собой, на Север. Скажу – русский друг подарил.

Так мы сделали еще один шаг по тропе, ведущей в другую эпоху. С этого дня Гаврила стал учить нас тонкостям жизни в тундре…

Если вы думаете, что найти зимой в тундре снег не составляет труда, то глубоко заблуждаетесь. Снег бывает очень разным. У северных народов до двадцати названий снега. Я думаю об этом, копая глубокую яму в сугробе. Там, возле самой земли, снег превращается в фирн, россыпь крупных ледяных кристаллов. Только такой снег годится для получения воды. Об этом нам рассказала Оля, сестра Сергея. Она стоит рядом и держит мешок, куда мы с Максимом лопатами закидываем блестящие на солнце кристаллы. Наконец мешок полон. Оля закидывает его на плечо и несет в чум.

Оля нравится Максиму. Я вижу это по глазам, по его желанию помочь ей. Как-то за чаем завожу разговор о том, как местные парни ухаживают за девушками.

— Ну, как? Приезжает он к ней, по хозяйству старается помочь, работу всякую делает, — Маша рассказывает, а я замечаю, как Оля с Максимом краснеют и делают вид, что занимаются своими делами: Оля вышивает женскую шубу, Максим собирает сломанный радиоприемник. Я грустно улыбаюсь, вспоминая свое первое путешествие в Центральную Азию, девочку с волшебными глазами, ароматный, горячий ветер степей…

Весь следующий день Максим вырезает из цельного ствола дерева етку — доску для вышивания.

— Вот, если хорошо получится, подарю тебе в музей, — говорит он мне, поднимая глаза.

— Я думал, ты делаешь ее в подарок Оле, - честно отвечаю я, усаживаясь рядом.

Максим вздыхает, говорит, что я читаю мысли и признается в своей любви к Оле. Я молчу. Я боюсь разрушить словами хрупкий мостик, протянутый между сердцами. Я очень горжусь своим спутником – он из тех, с кем можно без страха шагнуть и в огонь, и в воду. Любовь такого человека к местной девушке может изменить судьбу ее народа. Но Оля…

— Ты говорил с ней?, - спрашиваю я Максима.

Я еще вернусь сюда, - отвечает он мне…
(Константин Куксин)

Стоят сильные морозы, каслание отодвигается на более поздний срок. Как ни печально, но ждать каслание мы уже не можем, нужно уезжать на Землю. Почти целый день провожу в кочевье, не считая поездки за дровами, занимаюсь повседневной работой: колкой дров, сбором снега для воды и подготовкой к дальней дороге в Москву.

От волнения проснулся рано утром, дул пронизывающий ветер. В чуме на этот раз было достаточно свежо, мягко говоря. Пытаюсь немного согреться у недавно растопленной печки, собираюсь с мыслями перед предстоящей дорогой. На душе как-то не по себе, грустно. Долго не увижу кареглазую девчонку Олю. Тепло медленно наполняет чум и все неспеша просыпаются. Упаковываем вещи и собираемся на утренний чай. Гаврила надевает на нас обереги в дорогу, мы стали хорошими друзьями. Крепко, по-русски, обнимаемся. Провожать выходит все стойбище. Мы садимся на нарты, бросаем последний взгляд на друзей. За пригорком скрываются конусы чумов уже родного стойбища, и через час мы стоим на трассе Салехард – Аксарка, ловя попутный транспорт. (Максим Патрихалко)

Сегодня Сергей ведет «Буран» осторожно, снижая скорость на поворотах. Да и мороз не позволяет гнать — минус тридцать, а то и ниже. Я лежу на нарте, закутавшись в шкуры, и думаю.

Думаю о том, что судьба еще раз дала мне шанс совершить путешествие во времени, сдвинув шкалу на последнюю отметку – «каменный век».

Думаю о людях, которые за эти недели стали мне родными.

Многие мои друзья и знакомые считают их отсталыми, дикарями. Другие уверены, что все северные народы давно спились и находятся на грани вымирания. Третьи ждут сенсационных открытий и экзотических фотографий.

А я понимаю, что люди Севера отличаются от нас лишь одним — тем, что они сумели сохранить свою древнюю культуру. Несправедливо обвинять в дикости людей, которые живут по заветам предков уже тысячи лет. Людей, которые так не похожи и в то же время так похожи на нас…

(Константин Куксин)

***

Организаторы Экспедиции:

• Туристическая компания «В мире фантазий»
• Государственный музей Кочевой культуры

Спонсоры Экспедиции:

• Компания «Rossingnol»
• Кондитерская фабрика «А.Коркунов»
• Фирма ООО «Крис-групп»

***

 Впервые статья была опубликована в №3(6) за 2006 год