Дата смерти

Шаман направил свою руку куда-то вовнутрь своих одежд и вытащил оттуда предмет, который я никак не ожидал увидеть в его в руках. Точнее, мог ожидать, но совсем не такой.

В его руке была трубка. Курительная трубка. Я мог вообразить в его руках трубку наподобие индейской, всю расписанную, украшенную перьями и бисером, выструганную из ореха или кедра (я не знаю, из чего делают трубки), ритуально обожжённую ночью на костре, под заклинания и песнопения, хранящуюся в особенном мешочке за пазухой у шамана, - такую трубку я ожидал увидеть, но увидел совсем не это.

Несмотря на полумрак, очертания девайса уже говорили о том, что создан он на берегах атлантики, из ценных пород дерева и продавался он в футляре в заведении «с репутацией», которое посещают исключительно специалисты табакокурения. Отнюдь не лохи с «Примой» или любители курнуть гашик в затемнённом флэте из кальяна за $50.

Человек напротив меня явно знал цену этому предмету, причём не денежную стоимость, а именно то свойство, именно ту цену, которая и придаёт всякому предмету ценность. Он с силой продул трубку и, уже с помощью свободной руки, откуда-то из глубин своих одежд, извлёк табак и начал его мять между пальцами.

Шаман явно не торопился с ответом. Впрочем, неспешность и размышление читалось в каждом его движении. Сидя лицом к окну (и ко мне), он странным образом оставался в полумраке. Я мог наблюдать лишь его меняющийся в зависимости от игры света и тени абрис, но не мог видеть его наполнения.

Говорят, что на Луне есть только одна тень. На бледной планете нет создаваемого воздухом рассеянного света, т.к. нет и самого воздуха и, поэтому, предмет, попадающий в тень другого предмета — полностью исчезает во мраке. Тени предметов складываются. Таким образом, можно стоять рядом с человеком на расстоянии вытянутой руки и не видеть его, если он будет в тени какого-либо предмета. Мы сидели практически лицом к лицу друг напротив друга, но при этом у меня создавалось впечатление, что этот человек находится не только на расстоянии шага от меня, здесь, в своём доме, но ещё и на Луне.

После того, как табак был достаточно размят и забит в трубку, рука окутавшего себя тьмой шамана вынырнула из неё и, взяв со стола вполне обычный коробок спичек, вернулась обратно. На недолгое время в той темноте, в которую нырнула мгновением раньше шаманская рука, родилось пламя. Оно озарило лицо закуривающего и, умерев, оставило после себя клуб дыма и ставшую медленно ползти по помещению душу табака — его вонь.

Прикурив, шаман встал, прошёл мимо меня, прошёл мимо принесённых мной двух бутылок водки и направился к окну. Не только в предметах быта, но и в своей одежде он умудрялся сочетать вещи совершенно разные, непонятно как к нему попавшие. Практически каждая вещь по отдельности вызывала изумление. Увидеть ту же трубку в этом покосившемся доме посреди тайги было то же самое, что увидеть на картине «Ленин на субботнике на Красной площади» — корову. Эти вещи не могли здесь быть. Они не могли здесь оказаться. Они просто не могли существовать в данном пространстве.

Но вопреки всему, все эти вещи здесь не только были, но и странным образом составляли единое живое целое. Такое целое, которое ускользало от моего внимания, распадалось на части, изменяло форму, маскировалось и всячески вводило меня в заблуждение.

— Ты не такой как все, — сказал шаман, глядя в закопчённое от времени окно. По одну сторону стекла огромный комар, нервно гудя, пытался выбраться наружу, по другую сторону стекла трое детей шамана устроили какую-то весёлую и крикливую возню.

В дом это веселье почему-то не проникало.

По интонации шамана я не мог понять, что это было: утверждение или вопрос. В моей голове началась суета: «Это вопрос или утверждение? Если это — утверждение, то что он хотел этим сказать? Конечно, я не такой как ВСЕ. В целом я намного лучше, чем многие. Не без снобизма, конечно, но кто сейчас не сноб? Или это издёвка? Он что, издевается? Каждый человек считает себя в чём-то лучше других! Я тоже имею на это право! Ну, в чём-то я — такой же, как и все, конечно. Да... Что вообще за загадки?»

Шаман выдал очередной клуб дыма и вернулся на свою скамейку. На этот раз он не скрылся во тьме. На этот раз он взял со стола какой-то веник, подпалил его и воткнул в какую-то несуразную, явно вырезанную из какого-то замысловатого таёжного корня подставку. Показалось, что теперь подставка обречена на собственную жизнь и сейчас начнёт медленно ползти по столу.

Про себя я отметил, что шаман явно неравнодушен к дымку. Если так дальше пойдёт, то очень скоро дышать станет совершенно нечем и мне придётся выйти из дома, так и не дождавшись ответа. А может быть, так и не дождавшись начала «колдовства».

При мысли о «колдовстве» мой взгляд скользнул по двум бутылкам «Столичной», которые я по совету местных прихватил в качестве платы и подарка. Глядя на них, я думал о том, что какую-то часть из их придётся употребить вместе с Геной (так, мне сказали, зовут шамана). А так как пить я завязал о-о-очень давно, то угроза опьянения не вселяла в меня оптимизм.

Таким образом, мысли в моей голове рождались быстро, следуя за скользящим по обстановке взглядом. Наверное, мысли всегда следуют за глазами. Мозг — за рецепторами...

Так продолжалось до тех пор, пока мой взгляд не упал на шапку Геннадия.

Шапка у него была из шкуры какого-то пушистого животного и весьма напоминала те шапки, которые носят казаки. Как и все вещи, окружавшие Гену, она тоже была своего рода вызовом окружающим эту шапку обстоятельствам. В принципе, у неё мог бы быть хвост и тогда образ Геннадия был бы образом охотника. Но хвоста у шапки — не было. У неё могла бы быть кокарда, а на боку у Гены мог бы болтаться маузер. Тогда Гена был бы похож на запившего белогвардейца или махновца, но... ни кокарды, ни маузера у Гены — тоже не было. В принципе, и самой шапки могло бы и не быть, и тогда Гена был бы похож на обычного для здешних мест бурята, но... шапка была. Тем более это было странным, что на улице была тридцатиградусная жара. Однако, эта жара, как и уличное веселье, совсем не проникала в дом.

— Повтори свой вопрос, — Гена прервал мои гадания на шапке.

— Меня интересует, когда я умру, — повторил я свой вопрос, а про себя подумал, что шапка такая живёт на голове у Гены совсем неспроста.

Гена сидел, практически не двигаясь. Он внимательно слушал, чуть наклонив голову в мою сторону. Получалось, что его шапка склонилась надо мной, как будто задумчиво глядя на меня сверху вниз и — тоже думая.

Я некоторое время подождал, а потом, на всякий случай, решил свой вопрос уточнить и перефразировать, так, чтобы и шапке на голове Гены было тоже понятно:

— Меня интересует дата моей смерти. То есть день, когда я умру.

Гена ещё немного помолчал, а потом довольно быстро и резко по сравнению со всеми своими предыдущими телодвижениями, повернул ко мне голову.

Невесть откуда взявшиеся мурашки вместе с чем-то холодным быстро пробежали вверх по моей спине и замерли на затылке. Я подумал, что сейчас (о, ужас!) он мне так всё сразу и скажет. Моё сердце совершенно внезапно стало оглушать своим грохотом находящиеся в доме предметы.

Но я ошибся. Гена сказал нечто иное. Он сказал:

— Вопрос задан неправильно.

Такой оборот дела и мурашки на затылке ввели меня в ступор. Я некоторое время собирался с мыслями, разгонял мурашки, успокаивал своё сердце и мысленно обещал всему окружающему, что мой кровонасос больше не станет никого оглушать своим стуком.
Собрав себя заново и осознав, что так сразу мне не откроют великую тайну моей жизни, я еле-еле выдавил из себя:

— Что значит «неправильно»?

Я смотрел на Гену, Гена — смотрел на меня. Теперь его лицо было полностью освещено светом из окна, и я вглядывался в него, в это лицо, пытаясь угадать, что этот человек думает, что он в себе несёт, сколько ему лет...

Надо сказать, что у Гены был необычный взгляд. Такого взгляда я раньше не видел. А я видел много разных взглядов. Я, в своём роде - коллекционер взглядов. Именно по взгляду можно многое сказать о человеке сразу: о его мыслях, желаниях, отношениях - о том, что внутри у этого человека, его суть.

Взгляд Гены не нес в себе никакого смысла, но и не был бессмысленным. Он не был ни тёплым, ни холодным, но при этом — весьма определённым и незабываемым.

Его глаза странным образом больше всего были похожи на воду. Я видел в них своё отражение так, как будто я смотрел в спокойную гладь пруда или озера и озеро это находилось не здесь, не в нашем мире. Возможно, это озеро вело своё существование в одном из тех миров, которые Гена посещает в своих шаманских путешествиях.

Его глаза-озеро не отражали ни эмоций, ни чувств. В них, как в спокойной воде, было только моё отражение. Оно смотрело на меня внимательно и как-то раздражённо. Показалось, что другой я, живущий по ту сторону воды, очень недоволен моим появлением и поэтому отражение сейчас протянет свою руку и, схватив меня за шиворот, окунёт меня в свои воды...

— Люди приходят с разными просьбами... и с разными вопросами, — Гена вывел меня из самогипноза до того, как я очутился в воде, — они хотят знать, кем будет их сын, будет ли сопутствовать успех в их делах...

При произнесении слова «делах» ноздри Геннадия, подобно ноздрям змея-Горыныча выдали две плотные струи дыма.

Дым завис на уровне скамьи и начал менять свои очертания. Его объём показался мне абсолютно неправдоподобным. Неужели это всё — с одной затяжки?

Словно уловив мои мысли, дым начал как блин расплющиваться, опускаться ниже и ползти в мою сторону, постепенно окутывая мои ноги вслед за ногами Геннадия.

— Ты — думаешь не об этом.

Наблюдая за дымом, я потерял нить разговора и чуть не произнёс, что думаю о дыме.

— Люди хотят заручиться поддержкой духов в своих начинаниях. Или же люди хотят заговорить болящий зуб, — Гена опять выпустил две струи так, как будто делал наливной пол из дыма, — но тебе... тебе зубы заговаривать не нужно...

Не знаю, имел ли Гена здесь ещё какой-то смысл, так как улыбаться он, очевидно, не умел, а смотрел, когда говорил — куда угодно, но только не на меня. Поэтому, не получая невербального подкрепления его словам, невозможно было точно сказать, какой смысл несли его слова.

Впрочем, даже когда шаман смотрел на меня, у меня создавалось ощущение, что он находиться в доме один. Наверное, сам Гена думал также и то, что он разговаривал со мной, ровным счётом ничего для него не значило, кроме игры его собственного воображения. Я был для него таким же эфемерным духом, как и все остальные, с которыми он общался. И как все остальные, я точно также растаю для него, когда общение со мной ему наскучит.

— Что ты будешь с этим делать? Памятник себе закажешь, с датами?

— Ну... я не знаю точно... — я ожидал такого вопроса и поэтому заранее к нему подготовился, — наверное, я бы хотел охватить, представить себе свою жизнь более целой, более конкретной... посмотреть на неё со стороны... не знаю, как выразить...

Почему-то все подготовленные слова забылись.

— В таком случае, вопрос был задан неправильно, — Гена глубоко затянулся, очевидно, в последний раз, — но, он БЫЛ задан.

Гена в последний раз выпустил из себя дым и осторожно постучал чубуком трубки по столу, вытряхивая прямо на стол то, что осталось в ней после курительной сессии.

Осталось мало, почти ничего. Гена какое-то время рассматривал это «ничего» и потом перевёл взгляд на меня. Взгляд его на этот раз показался мне гораздо более человеческим. Мне показалось, что Гена скрыл обитавшее в его глазах озеро.

— Ты можешь получить ответ на свой вопрос без моей помощи.

Вот тебе раз. Похоже, что зря я проделал столь длинный и дорогой путь сюда. Он просто не хочет отвечать на мой вопрос, а все россказни об этом человеке - всего лишь россказни. Впрочем, никто ничего ведь не обещал...

— Каким образом?

— Ты можешь спросить об этом мир.

Я не понял. Его слова не нашли никакой зацепки в моей голове, чтобы остаться в ней и подвергнуться дальнейшему логическому разложению.

— Пойдём, — Гена встал и направился к двери.

Он аккуратно взял её за ручку и распахнул широким жестом.

Я встал и вышел вслед за ним.

Стоявшая на улице жара внезапно обрушилась на меня и начала давить. Возня детворы проникла в мои уши. Солнце проникло в меня через шлюзы моих зрачков. Запах тайги проник в меня сразу через обе ноздри и осел в лёгких. Невесть откуда взявшийся слепень попытался проникнуть в меня через кожный покров.

Весь внешний мир как-то сразу "появился", навалился на меня и оглушил.

Гена посмотрел прямо перед собой и повторил:

— Ты можешь спросить у мира.

Очевидно, он привык к такой ярости внешнего мира. Мне же, после темноты и прохлады дома, было очень не по себе.

Повернулся ко мне:

— Спроси.

Недолго думая, я гаркнул в тайгу со ступенек дома Геннадия:

— Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?

Гена озадаченно уставился на меня. Детвора вдруг стихла и тоже уставилась на меня. Их было трое. Трое черноглазых детей, старшему из которых было лет восемь. Все они, прервав свою возню, смотрели на меня.

Наверное, абсолютно всё должно было стихнуть и уставиться на меня, но ВСЁ этого не сделало.

— Ты у кого спрашиваешь? — Гена сделал жест рукой и потом выпрямил её перед собой, указывая на тайгу:

— Кукушка, это — не мир. У кукушки свои дела есть. Не будет она отвечать на твои вопросы.

Он не торопясь спустился со ступенек и направился куда-то внутрь двора. Кто-то из детворы успел перенять инициативу в остановленной было игре, (пока двое других смотрели на меня) и игра вновь началась.

Я остался наедине с самим собой. Как-то не так я себе представлял свой визит к шаману. Не было ни благовоний, ни ударов в бубен, ни психоделического транса... Не являлся мне череп с адским пламенем в глазницах, говорящий загробным голосом мне страшную цифру... И никаких духов с этим скучным шаманом мы не вызывали вообще... не то что в детстве с друзьями... А с друзьями мы и духов каких-то вызывали, и джинов из старой алюминиевой кастрюли, и гроб на колёсиках...

Пока я размышлял, мир вокруг жил своей жизнью. Что-то ухало и пищало в лесу, носились насекомые, парил высоко-высоко орёл, детвора нарезала круги вокруг дома, Геннадий как-то ковырялся рядом с поленницей, солнце — просто жгло.

Я подумал про то, что шутить Геннадий явно не умеет, поэтому надо попытаться ещё раз.

— Мир, сколько мне жить осталось?!

Ничего не изменилось. На этот раз не только ничего не стихло, но даже на меня никто не уставился.

Может надо как-то не так сделать? Может надо поклониться, встать к лесу передом, к дому — задом и таким образом крикнуть? Да я и так к лесу передом стою... Тут куда не встань - кругом лес. Да и какая миру разница, если он - вокруг... Может надо три раза?

- М-и-и-и-и-ррр! Ско-о-о-оль-коо мне-е-е-е ле-е-т оста-а-а-алось жить?!!

Если подойти поближе к лесу, то и эхо могло бы быть...

— Не суетись. Спросил — подожди ответ, — Гена ухнул здоровенное полено на колоду и с одного маха поделил его на два с помощью огромного колуна.

Значит спецэффекты в виде эха — отменяются. Орать — больше не нужно. Будем ждать ответ.

Я присел на ступеньки и начал думать, откуда придёт ответ. Если абонент «Мир» находиться в зоне доступа, ответ будет. А мир, как правило, всегда в зоне доступа.

Я достал мобильник. Посмотрел на дисплей: доступных сетей не было. Значит, sms от Мира ждать не приходится.

Я прислушивался к звукам тайги. Может оттуда как-то придёт ответ? Или как будто на ухо кто-то скажет... Или облака сложатся причудливым образом?

Я посмотрел наверх и понял, что смотреть в небо, где находилось нестерпимо яркое и горячее солнце — просто невозможно. Голову мне уже прилично напекло, футболка промокла от пота. Дети куда-то убежали за дом, мир стал как-то менее агрессивен и более привычен...

Я посмотрел на Гену: он махал колуном, не снимая своей шапки. Не снимая не только шапки, но и всего остального, что на нём было. Правда, не курил.

Его шапка опять приковала к себе моё внимание. Как же можно в эту адскую жару так ходить и не получить теплового удара?

Как вообще можно ходить в эту адскую жару...
...
Глаза закрываются от солнца - они устали щуриться...
...
Голову не пекло: тень дома начала удлиняться и подмяла под себя ступеньки...
...
вытянуться бы...
...
блин, как пьяный, на ступеньках... во разморило-то...
...
уже не жарко, просто тепло... хорошо...

Гена смотрел прямо на меня. Я очнулся просто оттого, что он смотрел на меня. Смотрел, но не трогал. Если на вас будут смотреть так, как смотрит Гена, наверное, вы тоже проснётесь.

— Что, получил ответ?

Я попытался вспомнить, что происходило со мной в последнее время (судя по удлинившимся теням, я пропустил около двух часов бытия), но тут Гена немного отклонился в сторону таким образом, чтобы мне была видна «калитка» его двора и произнёс:

— За тобой приехали, значит, ты его получил.

К ограде дома медленно подползал местами ржавый «Москвич». Точнее, он был ржавый весь, просто неплохо покрашенный. А ведь привозили меня сюда на комфортной Тойоте... Получается, что обратная дорога ничего, кроме усталости, мне не сулит.
Я поднялся и, пытаясь стряхнуть с себя оцепенение и дрёму, пошёл на встречу «Москвичу».

Из машины вылез невысокого роста и плотного телосложения человек, которому на вид было далеко за сорок. На нём была светлая футболка и похожего цвета шорты. Увидев меня, он заулыбался. «Сангвиник, — отметил я про себя, — дружелюбный тип человека». Протянул ему руку:

— Виталий, — назвался он.

— Константин, — ответил я, — Роман-таки не смог приехать?

— Не завёлся, — он помолчал и добавил: — Ну что, поедем?

— Да, щас поедем...

Я повернулся и направился обратно в дом, чтобы попрощаться с его хозяином. Голова гудела, в теле была слабость. Знакомое состояние: после дневного сна — всегда так.

Геннадий сидел перед столом на лавочке, окутанный темнотой и дымом. А может быть, он сидел на Луне. Кто их, шаманов, разберёт?

— Счастливо оставаться, хозяин.

— Лёгкой дороги, — шаман попрощался из темноты, не вставая и явно не собираясь меня провожать.

А что я собственно ждал за два пузыря водяры? Что меня ещё и расцелуют на прощание?

Я аккуратно затворил за собой дверь.

Интересно, шапка так и сидит на нём?

Я посмотрел на мир. Солнце уже собиралось обжечь верхушки сосен и скатиться в бурятскую преисподнюю. И устроить там такое же пекло, какое оно устраивало целый день здесь. Поэтому, чтобы не ехать затемно, надо было поторапливаться.

Я направился к «Москвичу», попутно рассматривая его. Смешно, но на нём были не ржавые, новенькие регистрационные номера а038уо38. Они слишком выделялись на фоне всего остального кузова этой колымаги. Понятно, что получил их Виталий недавно. На кой хрен и за какие деньги можно было купить такую помойку? И ведь ТО прошёл... Действительно, только Умственно Отсталый мог купить «Москвич», да ещё и лохматого года выпуска...

Я сразу завалился на заднее сиденье. Несмотря на дружественный интерфейс Виталия, разговоры мне с ним разговаривать совсем не хотелось. Голова начинала болеть, тело ломило, адски хотелось пить. Но — не разговаривать.

Пусть себе едет спокойно. Да и на заднем сиденье в этом корыте ехать — безопаснее.

— Пили что ли? — Виталий уселся за руль и оценил мой вид в зеркало заднего вида.

— Да, — это чтобы не пускаться в долгие объяснения, — Воды, случаем нет?

Виталий протянул бутыль, лежавшую на переднем сиденье:

— В посёлок едем?

— Если можно, сразу в город, в «Турист». Оплачу, как с Романом договаривались.

Я жадно отпил из бутылки, потом немного вылил на голову и немногим — умылся.

Виталий начал разворачивать своё корыто, крутя баранку обеими руками. Никогда не знал, что это такое. Хотя нет, знал. Крутил также - когда сдавал на права...

— Эх, пораньше бы, а то уж ночью домой придётся возвращаться...

Я ничего не ответил, откинулся на спинку и закрыл глаза.

***

Гостиница «Турист» была практически в каждом городе, где мне приходилось останавливаться. В Советском Союзе в каждом районном центре обязательно существовало три гостиницы: с названием края, с названием города и — «Турист». По комфортности они так и шли, от большого — к малому. Останавливаясь в «Туристе», я всегда знал, что меня ждёт невысокая цена, кровать, с которой будут свисать мои ноги и - душ, без поддона и крючка, на который этот самый душ можно было бы повесить.

Если мой визит в город не был продолжительнее двух ночей, то такой номер меня вполне устраивал. Я не слишком привередлив.

Рассчитавшись с Виталием, я вылез из машины и поднялся по ступенькам в гостиницу. Ночная прохлада и три часа дрёмы немного привели меня в себя. Сейчас я приму холодный душ и тогда — вообще всё будет в порядке.

На регистрации вдруг оказалось не старая грымза родом из того самого СССР, а молодая девушка. Я протянул ей паспорт, а она протянула мне анкету для заполнения и уткнулась куда-то в свою писанину. Я взглядом проследил направление её внимания и увидел, что она пишет что-то типа биографии на английском.

— Резюме составляете?

Девушка повернула голову:

— Нет, для института нужно немного написать о себе и о своей семье, — она откинула свисающую прядь волос за ухо.

— Тогда после возраста напишите «уо», — одновременно с этой фразой, в своей регистрационной карточке я вписал паспортные данные. С сожалением вписал год своего рождения. Эти цифры не оставляли повода для флирта со столь юной красавицей. Она, наверное, и не подозревает, что такие ещё в паспортах встречаются. Молодость ультимативна.

— Не поняла...

— Игрек — точка — о — точка, — я расписался в графе, говорящей о том, что я ознакомлен с правилами поведения в гостинице, — от «years old». Так правильнее.

— Спасибо, — девушка с интересом посмотрела на меня и продолжила регистрировать меня в своём компьютере. Я стал разглядывать её, а она, перехватив мой взгляд, заулыбалась.

— Одноместный?

— Да. С душем.

— Когда уезжаете?

— Завтра утром.

— Третий этаж, по коридору до конца и направо, — девушка протянула ключ.

Я взял ключ и, улыбаясь, пошёл к лестнице.

Удивительно, как это некоторым людям удаётся одной лишь улыбкой возвращать человека к жизни. Мне было удивительно приятно, что уже практически ночью в дешёвой гостинице меня встретила не чванливая мадам бальзаковского возраста, как это обычно бывает в «Туристе», а симпатичная и вежливая девушка.

Я поднимался и думал о прошедшем дне, разворачивая всё случившееся со мной в обратном порядке. Улыбка девушки потянула за собой её удивительные глаза, потом «Москвич», три часа пути на фоне закатного солнца, прощальное пожелание Геннадия, появление Виталия...

Край сознания вдруг нащупал тоненькую ниточку какой-то взаимосвязи. Уже поднявшись в коридор, я начал лихорадочно всё прокручивать ещё раз, пытаясь ухватить замеченную было ниточку. Всё вдруг в моём организме подтянулось, голова заработала с удивительной ясностью.

Дым, колун, слепень... нет, не то... Виталий, дети, шапка... нет, не там...

Я закончил свой подъём на этаж и начал движение по узкому полутёмному коридору, по бокам которого находились ряды дверей.

Вопрос был задан позже. Жара, солнце, тайга... Что ещё? Ступеньки, колун, «Москвич»...

Я остановился перед последней дверью в коридоре по правой стороне.

Вопрос-сон — «Москвич»...

Точно. «Москвич».

Я поднял глаза на дверь, за которой находился номер, в котором мне предстояло провести сегодняшнюю ночь.

— Очевидно, это для совсем тупых, для УО, — сказал я вслух и, повернув ключ в замке, вошёл в номер 38 гостиницы «Турист».

* * *

Впервые рассказ был опубликован в №1 (13) за 2008 год