Просто давно хотел сказать об этом

13 или 14 мая этого года ехали с коллегой в военкомат. Жара, каждый думает о своём. При скорости 150 км/ч. особенно приятно смотреть на пролетающие мимо зелёные деревья, а за ними дачи. Голубое небо частями было почти белым, встречные автомобили кидали блики своими лобовыми стёклами, заставляя прищуривать глаза. Я вообще не понимал, как Петр видит дорогу, но, списав это на своё плохое зрение, повернул голову в сторону. Деревья не шевелились и сплошной стеной пролетали перед глазами, поблёскивая своими кронами. Открытые окна придавали уверенность в том, что мы ещё живы, а врывающийся потоками воздух приятно гладил лицо. Из динамиков CD группа Rammstein женским писклявым голосом повествовала о том, что Москва — самый лучший город на Земле. В эти секунды не хотелось с ней, да вообще ни с кем спорить. Скажите мне в этот момент, что я — коммунист, я бы даже не плюнул в вашу сторону. Никто не сигналил и не тупил на дороге, все машины, как стаи птиц, проплывали встречным потоком мимо друг друга. Впереди машин не было, и мы заметили собаку, которую еле успели объехать.

Какое-то время мы ещё помолчали, потом Петя заметил:

— Пёсика к вечеру совсем раскатают, только хвостик останется.

Меня не удивило сказанное. Просто Петя сказал это таким голосом, которым читают детям сказки: добрым, с заигрывающей интонацией — мол, всё будет хорошо! Этот контраст смысла и интонации вызвал у меня смех, Петя с энтузиазмом присоединился ко мне. Смех быстро прекратился, каждый подумал об одном и том же.

— А прикинь, что это человек, близкий тебе. Мы же всё думаем, что это кто-то из Сибири, — сказал я то, о чём оба подумали.

Ехали мы по левой полосе Киевского шоссе. После Селятино машин мало, и меньше 120 в сторону Калуги по ней не ездят.

— Да, согласился Петя. — А ты прикинь, «фуры». Они же не успевают тормозить, более того, даже не пытаются. В кабине, особенно если она амортизированная, почти не чувствуешь дорогу. Автоматически руль поворачивают в сторону, а что толку-то?!

— Да никакого, — соглашаюсь я.

Вся остальная часть машины всё равно проезжает по человеку. Даже не гружёные «фуры» за два часа раскатывают человека в блин. А через три часа сразу и не сообразишь, кого это задавили: лося, собаку или человека.

— Мы раз ехали, не помню откуда, — продолжил Петя. — Приехали гибддэшники. А что они могут сделать?! Пятница, все на дачу, быстрей-быстрей. Поток плотный, дальнобойщики вообще не понимают, по чему они проезжают. Посадка высокая. Остановить одну левую полосу не представляется возможным. Перекрывать всю Киевскую трассу в пятницу — самоубийство!

— Согласен, мужика-то всё равно уже не соберёшь! — принял я участие.

Петр согласно кивнул и продолжил:

— Ну, вот и они, видимо, так же решили, а потом, кто остановится-то?!

«Я остановился бы», — подумал я. Но вслух ничего не сказал. У меня отец погиб в автомобильной аварии. «Слава Богу, в машине»,— подумалось мне. Да, а могло быть и хуже. Никогда не думаем, что может быть хуже, потому и ноем целую жизнь. Когда плохо — почему именно со мной, когда хорошо — то почему так?! Ведь могло бы быть ещё лучше! И вся жизнь проходит в сплошном нытье об одном и том же, и сам я такой же. Поэтому об этом и пишу. А так посмотрел бы опять на деревья, на такое голубое небо и высунул бы голову в окно. И вспомнил бы что-нибудь хорошее и светлое, и, может быть, оно пришло бы ко мне, даже не из детства! А что-то, случившееся недавно, которое вот-вот продолжится.

Петя вернул меня в жизнь своим продолжением темы.

— Так они и стояли там и смотрели, как по нему катаются. К вечеру он превратился в лист бумаги и рваные тряпки. — Петя не брызгал слюной, как переводчики блокбастеров, он говорил спокойно, как говорят о погоде, — Потом гибддэшники его лопатами в мешок собирали….

Тут я глубоко ушёл в себя и не слушал его. Представился вдруг мне мой брат, который служит как раз в роте, обслуживающей этот участок трассы. Сидит он на корточках в перчатках, а может даже и без них, и ковыряется в куче спрессованного мяса. Зачем? Ну, в надежде найти хоть какие-то документы. Рядом проезжают машины, а из них доносится:

— Опять перегородили, козлы!

— Да там сбило кого-то.

— Сейчас менты у него из карманов всё выгребут!

Потом этот мешок не кладут, а кидают в багажник и привозят сначала на пост. Звонят родственникам и сообщают, что вашего, мол, мужа сбило насмерть машиной. Кстати, может и не на пост. Родственники приезжают, как правило, сразу. И им, только что услышавшим о смерти Отца, Брата или Сына, не знают как сказать, что вот это в углу… в мешке за пять рублей и есть ими любимое, родное… Слышал, от людей в этот момент остаются только эмоции, но самые человеческие из когда-либо нами проявляемых!

Смех нынче редкость!

Вечером этот гибддэшник идёт домой, а у него сын каждый день переходит эту дорогу…

Пётр оторвал меня от тяжёлых мыслей.

— Всё, приехали. Вот этот военкомат, чёрт его побери! Нужно собираться, а то пока в непонятках, воспользуются моментом и заберут на «сборы». Расслабляться нельзя! А то буду заниматься ещё большим идиотизмом, чем работать в ГИБДД, — служить в Армии.

Цените текущий момент! Если он прекрасен, конечно. И если падаете в обморок от жары, последние мысли должны быть: «Господи, спасибо, что не от холода!!!»

Впервые статья была опубликована в №3(6) за 2006 год