Катаризм: история и современность
История катар считается одной из наиболее захватывающих и загадочных страниц истории средних веков. Об уникальной религии и образе жизни катар рассказывает Надежда Александровна Рязанова, эксперт Международного центра нравственной философии.
Есть вопросы, которые волнуют абсолютно всех людей, независимо от их профессиональной подготовки, вероисповедания, возраста и т.д. Это — вечные и до сих пор не проясненные для большинства вопросы борьбы Добра и Зла, самосовершенствования личности, построения более добрых человеческих отношений. К сожалению, этим вопросам уделяется сегодня ничтожно мало внимания по сравнению с проблемами зарабатывания денег, жизни звезд, индустрии развлечений и т.п. Выпячивая праздные стороны жизни, мы стараемся не замечать, как в нашем обществе появляется все больше несчастных людей — оставшихся без жилья, без чьей-либо поддержки, как люди становятся менее чуткими к боли других. Поэтому обращение к успешному прошлому, когда мировой истории известны случаи построения более позитивного общества, необходимо для всех нас с тем, чтобы использовать этот тип человеческих отношений в наши дни.
Катарскую религию и катарское общество можно назвать попыткой установления совершенного мира. Первая христианская церковь ярко начала, но уклонилась от подлинной духовности и спустя тысячу лет пришла к полной катастрофе. Катары стали еще одной попыткой установить общество любви на земле. Их религия, в центре которой Бог Любви, могла стать и уже становилась основой для целой цивилизации, движущий мотив которой — высокая духовность, всеобъемлющая доброта и божественная любовь.
Катары (в переводе «чистые» или совершенные) — чистые, так называли их в народе, хотя сами катары никогда не просили себя так называть, ибо были крайне скромны. В Средневековье их общины располагались почти во всех странах Европы и передней Азии: по всей Франции, Испании, Ломбардии, Тоскане, Каталонии, Италии, Германии, Англии, Греции, Дании. Миллионы людей шли за катарами и альбигойцами. Число их до начала крестовых походов и инквизиторских мер превышало количество католиков.
Выдающийся российский ученый с духовным именем Блаженный Иоанн в своей фундаментальной книге о катарах выделяет их главные черты, которые послужили основой формирования иного типа общества, именуемого не иначе как «совершенное»: доброта, мир, красота, мужество, духовность1.
Крупнейший американский ученый и историк Чарльз Генри Ли, известный своими глубокими исследованиями Средневековой Европы и посвятивший беспрестрастным выводам много книг о катарах, альбигойцах, манихеях и инквизиции, отмечает, что религиозные движения (манихеи, павликиане, альбигойцы, богоборы, катары и др.) были естественным результатом стремления возвратить церкви простоту апостольских времен. Но отличительной чертой религиозного настроения этой эпохи было то, что самая горячая ненависть к Риму была основана на веровании, которое едва ли можно назвать христианским; это смешанное учение распространялось так быстро и сохранялось так упорно, несмотря на все принимаемые против него меры, что одно время оно угрожало даже самому существованию католицизма
2.
Исследователи различных времен характеризуют учение альбигойцев, катаров и павликиан как дуалистическое, то есть в нем представлены два равносильных начала: Бог и Сатана, из которых первый был творцом мира невидимого, духовного и вечного, а второй — мира видимого, вещественного и тленного.
Катаризм был верованием чисто антисацердотальным, отмечает Генри Ли. Он отрицал весь церковный строй как нечто бесполезное; в глазах его римская церковь была синагогой Сатаны, спасение в которой было немыслимо. Исходя из этого, он отрицал таинства, обедни, чистилище, мощи, иконы, кресты, святую воду, индульгенции и вообще все то, что, по словам священников, обеспечивало «верным» вечное спасение. Равным образом катары осуждали десятинный налог и приношения, которые делали для духовенства прибыльным делом присвоенную ими себе заботу о спасении душ. Считая себя церковью Христовой, катары полагали себя учениками Иисуса Христа. У них существовало таинство Консоломентума (consolamentum), или духовное крещение, которое по словам ученого, смывало все грехи, и молитва не имела никакой силы, если грешник продолжал грешить.
Катары подразделялись на верующих (credentes) и слушающих (auditores), то есть обучающихся. Большинством всегда были верующие. Они могли жениться, носить оружие, им прощалось многое ради одного исповедания учения. Но тем не менее они должны были хотя бы под конец жизни принять посвящение, если этого не удалось, то обряд совершался в последнюю минуту жизни, чтобы умереть с «хорошим концом». Сonsolomentum заменял у катаров и крещение и причастие вместе, в последнем случае оно называлось convenza — согласие (встать в согласие с Богом). Этот обряд совершали над больными, особенно если болезнь грозила смертельным исходом.
Катарство, в отличие от католичества, отмечает Архиепископ Иоанн, было честной религией. Катарские посвященные учили тому, что знали на собственном опыте. Сами не вели двойной жизни и никого к ней не принуждали. Их религия заключалась не в исповедовании догматов (весьма далеких от повседневной жизни и никак ее не питающих), а в экзистенциальной практике, которую каждый человек мог ощутить на себе, придя в катарскую общину и почувствовав ту божественную атмосферу любви, царящую там.
Благодаря катарам мир видел пример религии Любви — гармонической религии, возвышенность и чистота которой ненасильственно преображала общество.
Согласно Евангелию от Иоанна чистые катары учили: Бог есть любовь чистая и девственная, не смешивающаяся с порядком мира. Важно сохранить девственным внутренний состав, очистить внутренняя своя. Не «смешиваться» с князем мира сего. Не вовлечься в эту воронку под тем или иным (даже благовидным) предлогом: например, желая утвердить Царство Христово на земле насильственно, деспотически, авторитарно, гипнотически, вне воли Вышнего и действия Святого Духа. Человечество в обольщении, проповедовали Совершенные из катаров. Вывести его из сетей прелести может только истинная вера, откровение о Боге Любви, о Добром Боге. Альбиo — так на духовных собраниях называли они несмешивающуюся чистую (катарскую) любовь. Альбиo — сокращенный код для небесной вышней любви: «Эль» — Всевышний и «би» — буква творения; Алеф и Бейт древнего алфавита. Отсюда тайна альбигойцев (катары называли себя так).
Русский ученый — исследователь катаризма Николай Осокин в своем фундаментальном труде «История альбигойцев и их времени» (1869–1872) так пишет о катарах в главе «Еретические верования»:
Крещение водой катары отвергали как материальное, взамен того принимая крещение духом, называемое консоломентум (consolomentum), то есть утешение души на время земного пребывания по средствам духовного обетования. Весь обряд состоял в наложении рук с произнесением символических слов. Получивший consolomentum и, следовательно, отрешившийся от власти демона, от угождений плотских, назывался другом Божиим, добрым человеком (lo bos homes), добрым христианином, но чаще «совершенным» (perfectus). Метафорическими наименованиями их, принесенными со славянской и греческой почвы, были отцы по Господу и «утешенные» или параклеты»3.
Благословение утешителя, считалось милостью неба. В обряде благословения видны славянские истоки — акцентирует Николай Осокин. Склонив голову и поклонившись земным поклоном, подходил к проповеднику альбигоец и говорил: «Добрый христианин, благослови меня», и, обнявшись три раза, склонялся головой к его плечу; женщины же складывали на груди руки и также склоняли голову. «Да благословит вас Господь Бог» — было ответом. Перед женщинами, удостоившимися благодати утешения, складывали крестообразно руки и, преклонив голову, но не подходя близко, в таком положении ждали благословения, которое ценили столь же высоко. Входя в чье-либо жилище и оставляя его, эти святые люди наделяли дом своим благословением.
Бог любви сокрыт от непосвященного взора (не просветленного истинной духовностью), учили катары. Необходима лестница духовного возрастания, лестница совершенствования. Совершенный (perfect), достигал совершенства (perfection) на путях полного отречения от духа мира, осознания его сетей, магнитов, приражений и воронок.
Достоинство этой церкви, — пишет Николай Осокин — ее превосходство перед католической еще более увеличивалось тем кротким духом, чуждым насилия и гонений, который был положен в ее основание, а также нравственной чистотой ее членов. Обладая множеством действительно замечательных достоинств, альбигойская церковь считала себя вправе критиковать католическую церковь. Еретики упрекали католицизм за блеск богослужения, театральность обрядов, обольщающих воображение и отвлекающих от помыслов о Боге, за пышность и богатство прелатов, за почести, требуемые ими. Они указывали на корыстолюбие, жадность, насилие, чему так предавались прелаты католические.
На молитву они могли собираться везде, где представлялись к тому некоторые удобства. Они собирались в замках, хижинах, на полях и долинах, в пещерах и лесах. Имелись и особые молитвенные дома, но там не было ни малейшей роскоши. Все убранство состояло из скамейки простого деревянного стола, накрытый белой скатертью, на нем лежал Новый Завет, открытый обыкновенно на первой главе Евангелия Иоанна.
Катары не признавали права Церкви на авторитарное санкционирование чего бы то ни было. Они полагали это инструментом из арсенала «князя мира». Добрые Люди исповедовали духовный подход. Они личным примером создавали в обществе эмоциональную атмосферу, которая сама по себе поощряла крепость семейных уз.
Святость семьи базировалась не на догматическом постановлении, а на понимании, что семья — такое же место проявления божественной любви, что и любая сторона жизни Доброго Человека. Вся его жизнь подчинена действенному восприятию этой любви. И когда она является, она наполняет собой и семью, и весь мир, который также превращается в единую семью, связанную доверительными эмоциональными узами.
Такой подход исключал всякое проявление ксенофобии и религиозного фундаментализма. История свидетельствует о том, что, нередко, в рамках одной семьи, уживались катарские посвященные и ортодоксальные католики. И не первые, а именно вторые в этом случае являлись инициаторами конфликтов на почве религиозной розни.
Вообще, надо сказать, что катары относились к католикам гораздо более толерантно, чем католики к катарам. Эта позиция вытекала из духа их учения.
Катарские старшие наставники брали за земной идеал удачный брак и верные отношения между мужем и женой. «Посмотрите: эти двое счастливо прожили жизнь, и Всевышний им послал все необходимое – детей, довольство, уважение, достаток. Дарите бо́льшую и бо́льшую любовь, супружескую и превосходящую ее!»
Катары уязвлялись недостатком любви. Исповедь их была не в грехах, а в недостатке любви. «Простите, отец, мы мало вас любим! Простите, святая матушка, за нашу неверность!» Уязвлялись до слез и почти мгновенно исправлялись.
Любовь творила чудеса и исключала ложь, лицемерие, помыслы. Любовь среди чистых распространяла Царство Христово, причем в краткий срок. Вот почему даже до инквизиторов не дошли какие-нибудь аскетические изуверства.
Понимая, что те достигали высочайших степеней святости и чистоты, католики недоумевали. Ни одному из них в голову не приходило научиться у катаров. Их менталитет не допускал задаться сомнением: «Как же так? У катаров легко достижима святость и совершенство, а мы запрещаем их под предлогом ереси. Как же так: зло и несовершенство от Бога, а доброта и совершенство от дьявола? Да не сумасшедшие ли мы? Не перевернутые ли, не повернутые набекрень?»
Ни одному из инквизиторов не приходило в голову чему-то научиться у катаров — такая ярая злоба и равная ей гордыня одержали их.
Все это объясняет, почему катаризм пользовался такой устойчивой поддержкой в обществе. Лишь целое столетие упорной и жестокой борьбы позволило инквизиции сломить его. Люди, близко знакомые с катарами, попросту любили их. Католический престол и мечтать не мог о подобном отношении к себе.
Основные выводы, которые делают исследователи с ХI по ХХI в.в., что силу катаризма составляла их вера в то, что Бог Добр и не имеет никакого отношения ко злу этого мира. Поэтому человек, посвященный Доброму Богу, также добр, чужд злу и греху. Не случайно катары называли себя «добрые люди» — bonnes hommes — или «добрые христиане».
Среди элементов, обеспечивших успех катарам, — пишет Бенуа де Рик, — можно прежде всего назвать практику и жизнь их Церкви. Добрые мужчины и добрые женщины были примером для верующих. Совершенные соблюдали полное целомудрие, они не воспринимали убийства ни в каком виде, даже в качестве самообороны. Кроме того, они никогда не ели мяса, сыра или молока и придерживались суровых постов. Даже местные католики считали их добрыми христианами, живущими согласно образцу апостольской жизни. Католические нищенствующие ордена в XIII веке вдохновлялись именно их примером.
«Нет, не просто так было закрепившееся за ними имя «Люди Добрые» (российский обиход заимствован у катаров). Небесную идеальную доброту катары возводили в одну из высочайших добродетелей. По доброте – особой, катарской, ни с чем не сравнимой, нигде больше не находимой – определяли плоды покаяния, отречения»4.
Преображенное существо человека сияло ангельскою добротой. Но доброта эта особого рода: точнее, теплота огня Святого Духа, незатухающий фитилек в легких. Бесконечно привлекательна доброта-любовь, готовность служить до последнего, без границ, без законов, без определений. Доброта ни в чем больше не нуждающаяся, доброта сама-по-себе, доброта дающая мир и радость, доброта, возможная в преображенном человеке.
Доброту катары считали особым состоянием, присущим лишь чистому.
Бог добр и желает передать Свою доброту творению. Катарская доброта — по образу и подобию доброго Бога. Она симптом победы над сатанинскими кривыми зеркалами.
Без доброты этой, как небесной харизмы, невозможен мир, даруемый Христом. Отрекись не «от мира», как учили православные и католические священники, а от князя мира, как от источника зла, так учили катары. И подастся несказанный мир во внутреннем. Мир после нескончаемых браней.
Награда за непрестанные сражения и неизбежные духовные доспехи рыцарства (стяженные добродетели) — несказанные доброта и мир.
Как в средние века тянулся народ к чудесным Людям Добрым, каких свет не видел, к таинственным пришельцам с неба, так потянется и сегодня к катарской духовности, наиболее подходящей для европейского типа сознания. Катары прогремят на весь мир: возможна, и существует другая церковь.
У новоначальных недоумение вызывал состав катарский. После недолгого общения с Совершенными становилось очевидно: люди как бы неземного происхождения. Когда у них спрашивали, каким образом, как вы стали такими, катары, улыбаясь, отвечали: «Отречением от князя мира. От века были такими. Таков человек в Лоне Всевышнего».
Катарский феномен уникален. «Совершенные» означает: запредельные доброта, красота, мужество, надежность и высочайшая духовность.
Духовность катаров как нескончаемое восхождение души, ее возрастание возникало не раньше, чем подвижник катарского Христа стирал в себе зловредные, болезненные начертания мира сего. Однако, настаивали катары, от мира умеют отрекаться как католические так и православные подвижники. Но надо различать — одно дело брань с духом мира, другое — с князем его. Князь опаснее. Князь мира – творец духа мира — организует, режиссирует отмирские фатальные программы.
Из пятерицы катарских идеалов (мир, доброта, красота, мужественность, духовность) вытекали неизбежные формы внешнего катарского совершенствования: наставничество от доброго отца (добрейшей матери) и вхождение в огненное катарское братство.
Катары никого не заставляли и не принуждали ни к чему. Не было твердых правил, предписанных регламентов или варварских уставов, будто нужно рвать свою плоть, умерщвлять, распинать, бороться со страстями. Катары начинали с источения доброты и мира из себя, и предлагали своим последователям разделить с ними эту ни с чем не сравнимую радость, мир и доброту.
«И больше ничего? — наивно спрашивали пришедшие к ним. — Больше ничего от нас не требуется? Я привык зарабатывать на пропитание, хлеб в поте лица, постоянно в напряжении ожидать зла и подвохов кругом. А здесь предлагают начать... с Царства Небесного! У меня же есть доброта!» Один этот неожиданный ход духовности навсегда покорял вновь пришедших.
Катары ждали часа, пока исполнится ступень новоначального и душа обретет неземной покой в катарских обителях. Между собой Совершенные называли это первой ступенью излияния Святого Духа-Утешителя. Поместив новоначального среди своих, катары находились в усиленной молитве о нем, вознося душу в пакибытийные сферы, в сферу молитвы Христовой, открытой им — страстно́й и всечеловеческой, с соразделением креста и чаши (вначале греховной у грешников, а затем и преупоенной для очистившихся и Совершенных).
Катары или иноки-неофиты блаженствовали среди любимых братьев и сестер в атмосфере покоя и мира. С их уст не сходило: «прекрасный брат», «небесная сестра», «сладчайший отче», «ненаглядная добрая матушка моя».
«О, если бы знали люди, какая жизнь возможна на земле! Они оставили бы свои мирские предприятия и заботы и стали простыми, как мы» — по-детски чисто восклицали проходящие начальные ступени послушания в катарской школе совершенной духовности. Удивительно то, что от них не требовалось никаких усилий. Напротив, в начале пути их растворяли в атмосфере небесной доброты. Ребенок, родившись свыше, плачет и нуждается в грудном молоке матери. Эту ступень так и называли: питание материнским молоком.
Но наступал час, когда исполнялись сроки, и Святой Дух по молитве катаров начинал Свою преображенскую работу. Вступали в действие внутренние механизмы. Приходил лукавый. Первая утопически девственная пора завершалась. Начиналась брань. Требовалось духовное руководство. Старцы помогали освободиться от внутренней порчи, раскрыть богодухновенный преосененный ум, чтобы с его помощью трезво увидеть падшесть греховной природы, проследить и возненавидеть ее во всех следствиях.
«Непросто, — учили катарские старцы, — отречься от прежнего себя и от князя мира. Нужно прежде увидеть его каков он есть, обличить все до одной его козни и до последнего возненавидеть их, осознав с помощью преосененных непрестанных прозрений, что существует другая радость, другой мир, другие идеалы, ценности — истинная доброта, несказанная любовь, мир. Тогда человек становится прекрасным. Ему можно доверять. С уст его не сходит улыбка, поскольку душа счастлива и говорит: «Что же еще? У меня сердце разрывается от счастья! Сколько распрекрасных ближних обрел я, дорогих братьев и сестер, один совершеннее другого! Люди в миру полвека готовы отдать, чтобы только обрести такого достойного собеседника, брата, мужа, жену, сына. А здесь их такое множество, как если бы я уже был на небесах!»
Катары никогда не прибегали к языку насилия, полагая его варварско-деспотическим, рексмундистским. Нет нужды мучить себя, утверждали катары. Единственная движущая сила на пути к Всевышнему — любовь и Добрые Люди, окружающие вас. Атмосфера совершенной святости сама собой, без каких-либо внутренних усилий делает то, чего невозможно достичь среди злобных, среди не очистившихся от княземирских бумажных змей.
«Крепость добра» (как называли свое учение катары) уязвляла католиков и делала их беспомощными. Катары победили й римский отмирский престол оружием любви и совершенной святости. Они опытно доказали: Добрый Бог побеждает злобного и агрессивного премудростью, твердой верой, добротой и любовью.
А вот угрозы, страхи, оружие — все это от слабости. Слабые всегда проигрывают. Так говорили катары.
Нельзя не упомянуть об их служении ближним. Неземная катарская доброта высвобождала множество сил для служения ближним. А любовь чистая, без привнесения корысти, эгоизма, похоти и всего что преследует людей, высвобождала еще больше сил. Служение было для катаров органичным. Как же еще, говорили они, излить накопляемую избыточествующую любовь? Нет, они должны служить! Напротив, самым тяжелым наказанием было бы запретить им служить ближним.
Ничто не препятствует излиянию любви. Любовь служила великим источником сил и питания. Люди так страдают только из-за недостатка любви! Они не любят Бога и не знают любви Бога к ним, из-за чего не могут любить Его. А не любя Бога, не способны любить своих отцов и матерей, сыновей и дочерей, братьев и сестер. Проблемы человеческие вызваны недостатком любви, а излиянием ее разрешаются. Но чтобы излилась первоисточниковая любовь, настаивали катары, необходимо совершить отречение от князя мира сего и пройти путь очистительного внутреннего делания.
Не было среди катарских посвященных нужды в ежедневных исповедях. Исповедь практиковалась как катарсис, как совестное излияние правды, как откровение сердца. Но выше исповеди ставился плач, опять же легко достижимый среди совершенной доброты и мира — этой преобладающей атмосферы катарских обителей.
Очищение проходило помимо квитанций, сертификатов, индульгенций. В то время как, католический священник выписывал их во множестве покаявшимся «еретикам», и те должны были предъявлять сертификаты в случае, если кто-то сомневался в их благонадежности. Прощение грехов подвергалось сомнению в катарских обителях. Греховная чаша пожигалась через изменение состава и положительные начала катарского просвещения: доброту, любовь и таинства катарского пути. И особенно через первое из них — прозрение и отречение от устоев князя мира.
Сотни лет на юге Франции царил закон любви, и катарам, проповедующим любовь святую, эхом отвечали трубадуры, воспевающие любовь мирскую. От графа Тулузы до простого поселянина каждый был предан вере катаров.
Люди переставали ходить в католические обмирщенные храмы, а католический престол катастрофически терял свою власть и авторитет. Институт терпел одно поражение за другим, и единственным спасением для него было полное искоренение катарской веры. Люди не несли в церковь деньги и ценности, ведь катары не требовали никаких подаяний, более того, они сами давали деньги бедным. Ватикан беднел и Папа Иннокентий III вместе с королем Франции Филиппом II Августом решили забрать богатства у катаров.
И был объявлен крестовый поход. Папа Иннокентий III отдал распоряжение, чтобы все епископы проповедовали крестовый поход против непримиримого врага церкви – катаров-еретиков, которые «хуже сарацин», как описывается в древних документах.
Вряд ли когда еще история человечества видела более кровавые походы, казни и изощренные жестокие пытки инквизиции со времен появления христианской религии. И никогда, наверное, люди не были так запуганы возмездием за грехи и страхом наказания, как в период процветания «грехоцентрического» христианства.
Излишне будет напомнить, что католическая инквизиция крайне отрицательно относилась к катарам, уничтожая их, сжигая на кострах, подвергая их нечеловеческим пыткам, вешая на виселицах. Тому подтверждение, сотни судебных отчетов и приговоров, дошедших до наших дней. Как раз в них то мы и можем подчерпнуть тот бесценный материал о быте и укладе жизни катар и альбигойцев.
Историки опираясь на документы инквизиции невольно следуют образу, созданному по задаваемым инквизиторским «вопросникам». Но ведь известно, «каков вопрос — таков ответ». При этом работала схема «определять» ересь негативно в соответствии с католической догмой, направленной на выявление в первую очередь расхождений с католической доктриной «разыскивающей врагов» и карающей их мучительной смертью, якобы из любви к ним. Катары же не стремились противопоставлять себя католической церкви — они шли своим, независимым путем.
«Если вы спросите еретиков, — пишет Генри Ли, приводя слова священника Бернара — то окажется, что они самые лучшие христиане: в речах их вы не найдете ничего предосудительного, а дела их не расходятся со словами. Согласно своему нравственному учению, они никого не обманывают, никого не притесняют, никого не ударяют, щеки их бледны от постоянных постов, они не сидят сложа руки и трудами снискивают себе хлеб»5. Последнее заявление совершенно верно, так как катары в большинстве случаев были хорошие крестьяне и трудолюбивые работники, которые видели господствующее вокруг них зло и работали с надеждой на лучшее будущее.
Их глубокое знание Священного Писания засвидетельствовано Лукой, епископом Тюйским, который предупреждает христиан (католиков) не вступать в богословские споры с катарами, если они не знают основательно Закона Божьего и не могут опровергнуть положений противника. Строгая нравственность катаров , никогда не ослабевала. 100 лет спустя после св. Бернара, мы встречаем все те же отзывы о нравственных достоинствах катаров, которые были высказаны в середине ХIII века во Франции.
Мы с трудом можем представить себе, — отмечает Николай Осокин – что, собственно в учении катаров порождало энтузиазм и ревностное искание мученической смерти; но никакое другое вероучение не может дать нам такого длинного списка людей, которые предпочитали бы ужасную смерть на костре вероотступничеству. Если бы было верно, что из крови мучеников родятся семена церкви, то манихейство было бы в настоящее время господствующей религией Европы. Во время первого преследования, о котором сохранились известия, а именно — во время преследования в Орлеане в 1017 году, тринадцать катаров из пятнадцати остались непоколебимы перед пылающими кострами; они отказались отречься от своих заблуждений, не смотря на то, что им было обещано прощение, и их твердость вызывала удивление зрителей. Когда в 1040 году были открыты еретики в Монфорте и миланский архиепископ призвал к себе их главу Джерардо, то последний не замедлил явиться и добровольно изложил свое учение, счастливый, что ему представился случай запечатлеть свою веру ценой жизни.
Катары, сожженные в Кёльне в 1163 году, произвели на всех впечатление тем радостным мужеством, с которым они встречали ужасную смерть. Когда они были уже в предсмертной агонии, то их глава Арнольд, по словам очевидцев, уже наполовину обгоревший, освободил руку и, протянув ее к своим ученикам, с невероятной кротостью сказал им: «Будьте тверды в вере вашей. Сегодня будете вы со святым Лаврентием». А еретики открытые в это же время в Оксфорде, решительно отказались покаяться, повторяя слова Спасителя: «Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.» Осужденные на медленную и позорную смерть, они, предводимые своим вождем Герардом, весело шли к месту казни и громко пели: «Будьте благословенны, ибо люди гонят вас». Во время крестового похода против альбигойцев, когда был взят замок Минервы, крестоносцы предложили своим пленным на выбор — отречение или костер; нашлось 180 человек, которые предпочли смерть.
Один хорошо осведомленный инквизитор ХIV века говорит, что катары, если они добровольно не отдавались в руки инквизиции, всегда были готовы умереть за свою веру, в противоположность вальденсам, которые ради сохранения жизни не останавливались перед притворным отречением от ереси. Католические писатели изо всех сил стараются уверить нас, что непоколебимая твердость в убеждениях у этих несчастных не имела ничего общего с твердостью христианских мучеников, но была просто ожесточением сердца, внушенным сатаной: ФридрихII ставит катарам в вину их упорство, так как благодаря ему наказание, наложенное на виновных, не устрашало других.
Сострадание и любовь вызывали эти мужественные люди, не устрашившиеся гонений. Катары прошли свой ледовитый ад гулаговской пустыни, свои камеры пыток, камеры одиночеств, свою инквизиторскую вохру. Мужество их достойно всяческого восхищения Катары XI века равны огненным ангельским чинам. Никакие партизаны Второй Мировой и героические подпольщики времен авторитарных режимов не идут с ними в сравнение.
Горячие сердца, бесстрашие и абсолютная правдивость катарских совершенных (прошедших консоламентум), действие в них Святого Духа и водимость свыше (как считают многие сегодняшние поклонники катаров), обычно остаются за рамками исторических исследований.
Катары были посвящены в мистические тайны мироздания, — пишет Блаженный Иоанн — они были хранителями высшей мудрости, они хранили Святой Грааль и знали судьбы мира. Окруженные ореолом загадочности, катары и теперь являются одной из самых таинственных организаций в анналах цивилизации.
Катары — это новый взгляд на человека: омытый, очищенный, каков он в совершенных образцах перед совершенным взором сил небесных.
Римская инквизиция, сжигая дотла последние свитки и запечатывая память о них, хотела бы чтобы последующее человечество питалось только от досье доминиканских пыточников, и о катарах судило по мертвым схемам пытавших их палачей, мастеров допроса с пристрастием.
Однако с конца ХХ века, как из рога изобилия на человечество земли начал проливаться катарский свет и посыпались дары катарские.
Забытые миром, оклеветанные вторыми после Христа, катары становятся величайшими светильниками для будущего человечества. Устроенный ими семь веков назад 200-летний оазис совершенного общества Бога Любви распространится по всей земле.
Опыт катаризма пока до конца не изучен и предстоит раскрыть еще множество страниц истории об этих удивительных людях. Не случайно это вызывает такой большой интерес в Европе, особенно в странах, где жили катары. Российское общество, на развитие которого оказало влияние тяжелое прошлое диктатуры пролетариата, ГУЛАГа, Второй Мировой войны, оказалось менее пока еще открыто к восприятию позитивного прошлого, в том числе и западных стран. Но на наш взгляд, заимствование позитивного опыта из мировой истории способно было бы оказать значительное влияние на духовное возрождение России.
* * *
1 Блаженный Иоанн «Катары.Церковь Любви». Грааль против Рима, М.: Мир Софии, 2006, стр.155-158.
2 Генри Чарльз Ли «История инквизиции», М.: «Эксимо», 2007, стр. 74
3 «История ересей», сборник составили А. Лактионов. Николай Осокин «Еретические верования» — М.: «Хранитель», 2007. стр.358
4 Блаженный Иоанн «Катары.Церковь Любви» — М.: Мир Софии, 2006. стр.159
5 Генри Чарльз Ли «История инквизиции в средние века» — СПб, 1911, стр. 432.
* * *
Статья была опубликована в №1 (13) за 2008 год
