Распечатать эту страницу id700 string(0) "" string(0) "" string(5) "id700"

Жить в Радости и Удовольствии

Тема радости и удовольствия, казавшаяся такой простой во время подготовки интервью, разделилась в итоге на два направления. Один из них связан с повседневной жизнью, её бедами и радостями. Другой подход — изотерический: о внутренней радости, о рае и аде, о вере.

 Интервью с Георгием Богословским
Жить в Радости и Удовольствии
Фотокартина Георгия Богословского, bogoslovsky-gl.ru

Интервью с основателем Школы йоги «Крылья Совершенства» Георгием Богословским. От журнала "Надёжный Источник" вопросы Георгию Богословскому задают Лея Панова и Ольга Зеленко

Надежный Источник:

— Редакция смеет предположить, что жить в радости и удовольствии хотят все люди. Почему же у одних людей это получается гораздо лучше, чем у других?

Георгий Богословский:

— Потому, что люди разные. Их истории жизни разные. И хотят не все, потому, что для многих радость ассоциируется с добычей чего-нибудь для себя или получать много денег. Он не думает о радостях, не думает об удовольствиях. Удовольствие для него, как способ насытить свое Эго, свои амбиции. Деньгами ли, властью ли насытить. Удовольствие как не само состояние удовольствия, а как, наверное, мера потребления. Ты скушал много, галочку себе отметил: «Да». Или имеешь много власти: «Ага». А самого — именно состояния, внутреннего переживания, как удовольствия от хорошо сделанного дела. Поставил себе цель сделать дело — ты доволен и за людей, и за то, что сделал, — этого нет. Поэтому получается, что по-разному люди живут, и у кого-то есть удовольствие, назовем его истинное удовольствие, у кого-то нет. Или есть некое ложное, или попытка ложного удовольствия. Ложное — оно никогда не бывает довольно. Оно всегда хочет еще. Скажем, Вы имеете миллиард долларов — Вам хочется еще. Вы имеете два миллиарда долларов — Вам хочется еще. И еще больше, еще больше, то есть никогда не можете удовлетвориться. Нет спокойствия: «Есть два миллиарда — и ладно». Затягивает.

— А состояние творчества — это удовольствие? Или и здесь есть ложный компонент?

— Нет, почему? Творчество — оно может быть и в состоянии удовольствия в том числе. Когда человек сделал что-то хорошо, исполнил что-то хорошо, или же создал что-то хорошее. И наслаждается. (Смеется.)

— В самом процессе, или потом?

— И в самом процессе, и потом. Потому что удовольствие — это же не только вот: сидишь сытый, живот вытираешь, да, мордочку вытираешь от жира стекающего. Нет. Это же одновременно и переживания, и страдания, могут быть и муки. Думаешь, что нарисовать, кого изобразить, как изобразить. Это всё некое состояние, в котором есть всё, и огорчение в том числе, и грусть, и страдание, и мука от того, что не понимаешь, что делать надо...

— И это всё тоже удовольствие?

— И это тоже. Это всё творчество. А творчество — удовольствие. (Улыбается.)

— А почему бывает часто, что женщина живет, как загнанная лошадь? У неё много забот, она ничего не успевает, и радость уходит. То есть, у нее получается ложное удовольствие?

— А, ложное, видимо, усвоенное от мамы или от общества. Если мама была вечно в заботе: ей надо было и помыть, и постирать, и за одним ребенком посмотреть, и за вторым, и на работу успеть, и мужа обслужить. И если мужа нет, то искать мужа, или еще что-то

— Гонка... (задумчиво)

— Да, вечно в погоне. Гонка за чем-то. И дочка так же, в гонке за чем-то. К тому же, общественная мораль говорит, что женщина должна состоятся. Должна быть семья, ребенок — если это всё есть, то всё в порядке. Если этого нет, она страдает. И есть люди, которые ну вот страдают, что чего-то нет. Ну непонятно зачем, но должен быть. И нет любимого, и, наверное, уже не будет никогда, и, вообще, она такая несчастная... Так может довести себя до самых разнообразных состояний, вплоть до самоубийства.

— Ну и что ей можно сказать? Что, если забот действительно много: дети, муж, работа? Заботы, они же есть.

— Забот ровно столько, сколько мы себе сами создаем. А остальное — делать нечего, ну и покупаем себе что-нибудь. Как с козой.
Приходит еврей к раввину, говорит: «Слушай, семья, дети, замучился, ну просто не продохнуть». — «Ну, козу покупай себе». — «Зачем козу? Как?» — «Купи козу». — Ну, купил козу. А через месяц приходит и говорит: «О, равви, ужас. Тут еще и коза!» — «Ну, продай козу». — Продал козу. «Равви, спасибо, как хорошо!» Как здорово! От одной заботы освободился — уже счастье.

— По сути получается, что человек должен просто радоваться от того, что он живет. Это базовый момент?

— Конечно. Радоваться от того, что он слышит этот мир, общается с ним, с этим миром во всех формах, и дальше зависит от него, что он ставит себе целью. Радость и удовольствие не от того, что ты имеешь, скажем, восемь яхт, а от всего: и когда не было этих яхт, когда ты в процессе находил эту яхту, когда плаваешь на этой яхте.

Удовольствие и радость в каждый момент своя. Радость, что нет мужа, радость, когда он есть, радость, когда его снова нет. Радостно, когда он умер, наконец-то. И сожаление о том, все-таки, что он ушел, и вместе с тем радость от того, что он ушел дальше.

Всегда можно найти радость.

— А вот если человек попал в аварию, покалечился, лицо изуродовано. Как здесь найти радость и удовольствие, если все образы, которые были ранее — рухнули? А жизнь продолжается.

— Ну, всегда в трагических каких-то таких моментах, когда ты там искалечен под действием чего-либо, всегда есть какая-то нотка. Но, вместе с тем, ты жив, и, значит, надо всё равно жить дальше. Может быть тот образ, когда у тебя было изумительное лицо, был очаровательным. Ну а сейчас стал не таким очаровательным. С другой стороны, можно конечно, отчаяться по этому случаю, но тогда это не будет иметь смысла. Ну и что? Ну, рыдай, лей слезы, чего будет? Ничего не изменится от этого, только станет еще хуже, глаза опухнут и так далее. Поэтому, опять же принимаем, как некую данность, что случилось с человеком как некий урок своего рода. Но у тебя еще осталась жизнь, ты еще будешь много делать.

— Вот в таких экстремальных ситуациях, когда взрослые состоявшиеся люди понимают, что живут как-то не так, люди часто обращаются к богу в различных системах веры.

— Ну, в принципе у всех какая-то своя система веры есть. Какая-то внутренняя своя. Это уже общество пытается нам навязывать некую то искусственную форму. А так человек сам. Некие суеверные понятия какие-то у него есть, может быть, какая-то своя внутренняя система веры, может быть даже и отрицание веры — также вера, и научный подход, скажем, также вера, где основано всё на неких закономерностях. У каждого человека своя внутренняя какая-то вера есть, даже если это в рамках ортодоксальной системы веры, такой, как христианство. Христианство тоже неоднородно, есть масса разных направлений в рамках этого христианства. И каждый сопереживающий христианин, живущей в этой вере, верит по-своему. Христа по-своему ощущают, так как у каждого что-то своё есть. Так же как один бежит от смерти, да и не хочет об этом думать, второй наоборот, да, хочет об этом думать и понять, что там к чему и от чего. Один бежит от страха, а второй, от страха же, хочет разобраться. Причина одна, а способ восприятия разный.

— Чтобы жить в радости и удовольствии, надо слушать и знать свои истинные желания, а не навязанные желания. Надо с этим разбираться?

— Да, даже, может быть и не разбираться, задача же не разбираться, а просто жить и радоваться.

— Ну, а если вокруг одна серость?

— Да, это уже такие моменты исторические, и тяжелые, не простые. Когда с революцией, скажем, где рабочий класс взял власть в руки, да, образованная часть населения, которая не уехала за рубеж, по разным обстоятельствам, и осталась жива после всех репрессий, которые были, она всё равно с ненавистью относится к тому, что совершается в обществе. Есть в этом некое здравое зерно, потому, что видеть, как некие сокровенные вещи опускаются до неузнаваемости, где-то этот идиотизм сквозит во всем. Конечно, ничего в этом хорошего нет.

Даже и в наших занятиях, наших формах мы отмечаем, говорим, что, конечно, хорошо, что когда всё, о чем мы говорим, что обсуждается, накладывается на хорошую культурную базу. Конечно, хорошо. Но мы имеем в силу этих исторических факторов опять же полный хаос, у человека этой культурной базы нет и, иногда, и образовательной-то базы иногда нет, поэтому у него в голове не пойми что творится. Ничего не понимает.

— Такой человек легче радуется?

— Не радуется он, потому, что опять же, он живет этими разными заблуждениями какими-то, и боится оторваться от них. Потому что интуитивно ощущает: что-то им еще не охватывается. Конечно, можно сказать, ну, будь естественным, самим собой, тогда всё будет в порядке. (Вздыхает.) Но не дают. Общество не дает.

— Но человек сам же себе не дает.

— И человек сам себе не дает. Да.

— Получается, Радость и Удовольствие — это некие внутренние состояния, которые человек должен сам себе выработать.

— Да. До этого состояния он должен дойти, до него вырасти. А так он начинает: «Я хочу быть такая, как Маша, у неё большие сисечки, да, и фигурка такая! Вот хочу, как Маша быть». — «А зачем?» — «Не знаю, но хочу!» Потому, что на Машу внимания больше, и ей хочется внимания больше. Хотя, может быть, в своей форме она хороша, и внимание её не обойдет. Но этот страх, внушенный обществом, да, что тебе надо состояться, чтобы было внимание, он её гонит.

— Надо принять установку, что мир Радостен и я живу радостно и счастливо?

— В мире есть всё — и радость, и счастье, а можно выбрать и не радость и несчастье. Можно выбрать любую форму. Можно выбрать форму: «С радостью относиться ко всему окружающему». Можно с ненавистью относиться ко всему окружающему. Можно гладить животное, собачку или кошечку, можно им хвосты резать и лапки рубить, и смотреть, что с ними будет. То есть мир дает вам такую возможность — пожалуйста! Состояться в любом — хочешь инквизитором быть — на здоровье.

Даже на почве радости и удовольствия можно построить инквизицию: «Ты не так радуешься! У тебя не то удовольствие. За это тебя надо на дыбу»... То есть «заморочиться» можно на любом, на чём за-хо-тим, на том и «заморочимся».

— Ну, а как же достичь не замороченного состояния Радости?

— Вот мы к нему и идем... Пытаемся к нему идти, да, через осознанность в том числе, сознавать какие-то вещи.

— Три первых шага для достижения вот этой осознанности? (Общий смех.) Для разгона...

(Совершенно серьёзно)

  1.  Желание иметь радость и удовольствие.
  2.  Осознавать себя и свои желания, и свои возможности, в том числе.
  3. И, наверное, свести страх к минимуму, который всегда в общемто с нами, по любым основаниям. Скажем, вы идете возле дома, и вот крыса бежит — уже у кого-то страх возникает. В панике подскакивает, поднимает ноги и кричит: «Аааа!» Хотя бы, чтобы не было вот этого доведенного до состояния паники. Тогда есть шанс, что будем Радостны, и Удовольствие будет.

— Мы сейчас говорили о взрослых людях, но у взрослых есть дети.

— Как ни странно.

— Что говорить и как воспитывать детей, чтобы представления о ложной Радости, присущей обществу, свести к минимуму, и настроить их на получение истинной Радости в жизни?

— Ну, все вопросы, связанные с воспитанием, конечно сложны. И на них нет какого-то однозначного ответа. Естественно, маленький ребенок впитывает и всё, что вокруг, все состояния, что есть вокруг, вот, он впитывает и то, что получает от вас. Иногда он хочет сходить и в Макдоналдс, даже если эта пища и вредна, но ему любопытно, ему хочется и интересно. Но важно всегда, чтобы какое-то разумное согласие с одной стороны. И, вместе с тем, любой щеночек должен свое место знать. Как и в животном мире, папа лев львенка иногда зубками возьмет и потрясет его, объясняя ему: «Слушай, не наглей, вообще. Не кусай за хвост». Потрясет, кинет его, он и успокаивается. Иногда надо и объяснить внятно. То есть всё равно ребенок, должен ощущать вашу силу. Иначе как?

— Иначе начнется тревога.

— Конечно, он ощущает, что вот в этой силе и защита одновременно. Да, с одной стороны, ему не хочется, чтобы его в зубки взяли, вот так, и бросили туда. Не хочет. А с другой стороны, он понимает, что да, папа — Лев, лучше — не надо. И, вместе с тем, если опасность, он льнет к папе льву: папа лев, спасай, я не могу, боюсь. Поэтому, чтобы ребенок был счастлив, он должен знать, что есть папа лев, который, если надо укусит кого-нибудь, и если надо, и тебя самого, объяснив и лапками и зубками, что ты, щеночек, не прав.

— От папы льва защита. А от мамы львицы что?

— Молочко. Ха-ха. (Смеемся вместе.) Молочко. Еда и защита тоже. А когда они вместе, и львица, и лев, и львенок там скачет, то тогда мы получаем и радость и удовольствие, созерцая картину, когда львенок резвится, мама львица вокруг ходит смотрит, там нет никого, папа лев лежит, одним глазом смотрит, как там, кто что делает. Такая очень радостная картинка. Лужок такой зелененький, небо голубое.

О чем задумались? Ищете Льва?

— Очень эзотерическая картинка получается, если папа лев, это бог, львенок — человек, а мама львица — Земля.

Спасибо за разговор.

***

Впервые интервью было опубликовано в №2 (21-22) за 2012 год